Ангел для кактуса (СИ)

Он отрывает взгляд от дороги и посвящает несколько секунд своего внимания мне. А я не могу смотреть на него — на него, идеального парня с обложки, красивого и умного, с которым по какой-то счастливой случайности наши пути пересеклись, и теперь я еду с ним по его полосе! — и поэтому отворачиваюсь.

— Я не собираюсь навязывать тебе общение с ними, не переживай, — тепло улыбается он, и это самое тепло слетает с его губ и заполняет всю меня целиком и полностью.

— Я…

Я хочу возразить, что совсем не переживаю по этому поводу, но он снова одаривает меня заботливым взглядом:

— Я все еще помню про твою нелюбовь к людям.

И я ощущаю легкий трепет оттого, что Алексей запоминает все, что я ему говорю.

— Не то чтобы нелюбовь… — сбивчиво отвечаю я, отчаянно борясь с желанием познакомить его в ответ с другой стороной своей жизни, но мои попытки оказываются тщетными. Я лишь мгновение мешкаю, разглаживая на коленях невидимые складки платья, которое я отважилась надеть впервые по делу, а не ограничилась примеркой перед зеркалом, и, выдохнув, вываливаю на него все то, что долгое время копилось у меня внутри: — В общем, все дело в отце. Глядя на то, как он сейчас живет, меня не могут не раздражать люди, которым не приходится и палец о палец ударить, чтобы заполучить то, что они хотят.

— Твой отец…

— Он бросил нас с мамой! — на одном дыхании выпаливаю я и чувствую, как мой язык перестает слушаться. Он становится тяжелым и неповоротливым, поэтому каждое последующее слово дается мне с трудом. Но я продолжаю: — Как только его дело пошло в гору, он сказал, что уходит от нас. В никуда! Его тяготят семья и обремененность. Он почувствовал вкус денег. Познал, как они в одно мгновение меняют все: отношение к нему других людей, в том числе и женщин, которые никогда не обращали на него внимания, привычки, собственные взгляды на многие вещи, да вообще жизнь! Сначала он купил себе многоуровневую квартиру в центре, потом построил огромный дом за городом, нанял домработницу и садовника, а нам с мамой с барского плеча оставил две комнаты в «сталинке», в которой когда-то доживала свою старость моя бабушка, его мать. — Я отворачиваюсь к окну и вспоминаю, как еще совсем недавно мы все четверо сидели за общим столом и, болтая обо всем и ни о чем одновременно, пили душистый горячий чай из широких чашек в мелкий цветочек. Но теперь… — Он возит по ресторанам моих сверстниц, сорит деньгами, делая каждой такой однодневной подружке дорогие подарки, а тем, кто задержался на дольше, оплачивает учебу и глупые прихоти. — Я запинаюсь, но то, что болит у меня внутри, успевает выскользнуть наружу: — А когда-то Настя смеялась над его внешностью и полнотой!

— Прости, — тихонько произносит Алексей и снимает очки. — А Настя — это…

— Моя подруга. Бывшая подруга, которая росла вместе со мной у него на глазах. Сейчас она далеко не та девочка с тощими косичками и ножками-палочками: она раскованная, симпатичная и не обременена семьей. Зачем ему мы? Мы всегда тянули его на дно.

— Прости, — вновь повторяет Алексей.

В ответ я нервно хмыкаю:

— Да ладно, все нормально.

Некоторое время мы оба молчим. В соседней машине я замечаю девушку, которая выдувает пузыри из жвачки, и вдруг вспоминаю, с каким невозмутимым выражением лица Настя просила меня не драматизировать и отнестись к их отношениям более либерально. Но меня до сих пор трясет от одной только мысли, что мой отец ее покупает, а она — продается. Долбанный мир! Сколько в нем странностей и несправедливости!

Я делаю шумный вдох и по мере того, как наполняются мои легкие, мало-помалу прихожу в себя. И почти сразу же замечаю, в какое неловкое положение я загнала Алексея своими откровениями.

Вот пропасть! Он напряжен: напряжены его руки, плечи, мышцы на шее, я вижу, как пульсирует проступающая вена на лбу…

Мы сворачиваем с центральной магистрали в сторону юго-западного района, и я запоздало спохватываюсь:

— Кажется, пришла моя очередь извиняться, — неловко улыбаюсь я.

На что он незамедлительно отвечает:

— Ты что! Тебе не за что извиняться.

И смотрит на меня так, как будто я ни разу не цепляла его, не обзывала, не навешивала ярлыков, и он не видел во мне ту противную маленькую засранку, которая хамила ему напропалую. Он смотрит на меня так, как умеет смотреть только он.

В своих мечтах я рисую продолжение этого взгляда, которое выливается в бесконечно долгий, головокружительный поцелуй. Невозможно устоять! Поэтому я приказываю себе опомниться, пока не поздно.

К тому же Алексей так некстати улыбается. Божественно улыбается:

— Представляю, как я взбесил тебя тогда, когда сбил ящики с кактусами. На твоем месте, в твоем положении, я бы расправился с этим богатеньким супчиком сразу же!

— Поверь, я желала расправиться, — тихонько хихикаю я.

— Но…?

Он снова покусывает губу, чтобы не рассмеяться, и я засматриваюсь на то, как он это делает, не обращая внимания на слова и неказистые однотипные дома, которые мелькают вдоль обочины.

— Что «но»?

— И что же тебе помешало?

Я прыскаю со смеху: