Я вспоминаю наш разговор в машине, когда Анна назвала меня лжецом. Есть две причины не говорить правду: первая, потому что ложью вы можете добиться желаемого; вторая, потому что ложью вы можете уберечь кого-то от беды. Имея в виду обе, даю Анне ответ:
— Ну, я в этом сомневаюсь.
— Ваша честь, — начинаю я, — мне известно, что это не является общепринятой практикой, но я хотел бы сделать заявление до того, как мы начнем вызывать свидетелей.
Судья Десальво вздыхает:
— Разве это не то самое соблюдение церемоний, от которого я просил вас воздержаться?
— Ваша честь, я бы не спрашивал, если бы не считал это важным.
— Делайте, только быстро, — разрешает он.
Я встаю и подхожу к судье:
— Ваша честь, всю жизнь Анна Фицджеральд подвергалась различным медицинским процедурам ради блага своей сестры, не ради собственного. Никто не сомневается в том, что Сара Фицджеральд любит всех своих детей, никто не подвергает сомнению ее решения, принятые ради продления жизни Кейт. Но сегодня нам придется усомниться в тех решениях, которые она принимала за этого ребенка.
Я поворачиваюсь, ловлю на себе пристальный взгляд Джулии и вдруг вспоминаю одно старое предписание этики. Теперь я знаю, что должен сказать.
— Вы, наверное, помните недавнее дело пожарных из Вустера, штат Массачусетс, которые погибли в пожаре, устроенном бездомной женщиной. Она знала, что огонь загорелся, и покинула здание, но не позвонила в девять-один-один, опасаясь возможных проблем. В ту ночь расстались с жизнью восемь человек, тем не менее эту женщину не признали виновной, потому что в Америке, даже если последствия оказываются трагическими, никто не в ответе за безопасность других людей. Вы не обязаны помогать тем, кто оказался в критической ситуации. Ни в том случае, если вы устроили пожар, ни когда проезжаете мимо места аварии, ни в ситуации, когда являетесь идеальным донором. — Я снова смотрю на Джулию. — Сегодня мы собрались здесь, потому что в нашей системе правосудия существует разница между законом и моралью. Иногда проще рассматривать их отдельно. Но очень часто, особенно когда они соприкасаются, правильное оказывается неверным, и наоборот. — Я возвращаюсь к своему месту и останавливаюсь перед ним. — Мы собрались здесь сегодня, — завершаю я свою речь, — чтобы суд помог нам всем лучше разобраться в сложившейся ситуации.
Мой первый свидетель — адвокат противной стороны. Я смотрю, как Сара неуверенной походкой идет к свидетельскому месту, как моряк, у которого после долгой качки подкашиваются ноги. Она занимает свое место, не сводя глаз с Анны. Сару приводят к присяге, но смотрит она только на дочь.
— Судья, прошу у вас разрешения допросить миссис Фицджеральд как свидетеля противной стороны.
Десальво хмурится:
— Мистер Александер, я искренне надеюсь, что вы и миссис Фицджеральд не нарушите рамок приличий.
— Все понятно, Ваша честь. — Я подхожу к Саре. — Назовите свое имя.
Она едва заметно вздергивает подбородок:
— Сара Крофтон Фицджеральд.
— Вы мать Анны Фицджеральд, и она ваш младший ребенок?
— Да, так же как Кейт и Джесса.
— Правда ли, что вашей дочери Кейт в двухлетнем возрасте был поставлен диагноз острая промиелоцитарная лейкемия?
— Это правда.
— В тот момент вы с мужем решили зачать ребенка, генетически запрограммированного на то, чтобы быть донором органов для Кейт ради ее излечения?
Лицо Сары каменеет.
— Я бы описала это другими словами, но да, при зачатии Анны такие соображения у нас имелись. Мы планировали использовать пуповинную кровь для переливания.
— Почему вы не попытались найти неродственного донора?
— Это гораздо более опасно. Риск смерти значительно повышался, если бы донором был не родственник Кейт.
— Сколько лет было Анне, когда она впервые отдала какой-нибудь орган или ткань своей сестре?
— Кейт провели переливание крови через месяц после рождения Анны.
Я качаю головой:
— Я не спрашивал, когда Кейт получила его. Я спрашивал, когда Анна отдала его. Пуповинная кровь была взята у Анны сразу после рождения, верно?
— Да, — отвечает Сара, — но Анна об этом даже не знала.
— Сколько лет было Анне в следующий раз, когда она отдала какую-нибудь часть тела Кейт?
Сара морщится, как я и ожидал.
— Ей было пять, когда у нее взяли донорские лимфоциты.
— Как это происходило?
— Забор крови из вены.
— Анна согласилась, чтобы ей воткнули в руку иглу?
— Ей было пять лет, — отвечает Сара.
— Вы спрашивали ее, можно ли ввести ей в вену иглу?
— Я просила ее помочь сестре.
— Правда ли, что Анну пришлось удерживать силой, чтобы ввести ей в вену иглу?
Сара смотрит на Анну и закрывает глаза:
— Да.
— Вы называете это добровольной помощью, миссис Фицджеральд? — Краем глаза я вижу, как брови судьи Десальво сдвигаются к переносице. — В первый раз, когда у Анны взяли лимфоциты, имелись ли какие-нибудь побочные эффекты?
— У нее были небольшие синяки. И слабая болезненность.
— Сколько прошло времени, прежде чем у нее снова взяли кровь?
— Месяц.
— В этот раз ее тоже пришлось держать?
— Да, но…
— Какие были побочные эффекты?