— Одна вещь поразила меня во время заслушивания свидетелей, — начинает он, — это то, что все мы, находящиеся здесь, вступили в дискуссию относительно качества жизни в противоположность ее святости. Разумеется, Фицджеральды не сомневались в том, что сохранить Кейт живой и частью семьи — это главное. Но в этой точке святость жизни Кейт полностью переплелась с качеством жизни Анны, и моя задача — разобраться, можно ли их разделить. — Он качает головой. — Не уверен, обладает ли кто-нибудь из нас достаточной квалификацией, чтобы решить, какая часть этой пары важнее, и меньше всего я сам. Я отец. Моя дочь Дена погибла по вине пьяного водителя, ей было двенадцать лет, и когда в тот вечер я примчался в больницу, то готов бы отдать все на свете, лишь бы она еще хоть на день осталась со мной. Фицджеральды провели в этом состоянии четырнадцать лет — когда их просили отдать все ради жизни дочери. Я уважаю их решения. Я восхищаюсь их смелостью. Я завидую тому, что у них была возможность проявлять эти качества. Но, как заметили оба адвоката, речь в этом деле больше не идет об Анне и почке, мы говорим о том, как должны приниматься эти решения и как нам определить, кто будет их принимать. — Он откашливается. — Вывод такой: хорошего ответа тут нет. Как родители, врачи, судьи и общественность, мы разбираемся второпях и выносим решения, которые позволяют нам спать по ночам, потому что правила морали важнее этических, а любовь важнее закона.
Судья Десальво обращается к Анне, которая стыдливо ерзает на своем месте.
— Кейт не хочет умирать, — мягко произносит он, — но и жить так она тоже не хочет. Зная это и зная законы, я могу принять только одно решение. Единственный человек, которому будет позволено сделать выбор, — это тот, кто находится в самой сердцевине проблемы.
Я тяжело выдыхаю.
— И я имею в виду не Кейт, но Анну.
Она сидит рядом со мной и резко втягивает ноздрями воздух.
— Один из вопросов, поднятых в последние дни, таков: способен или нет тринадцатилетний подросток делать осмысленный выбор в столь сложных ситуациях, как эта. Я возражу. По-моему, возраст оказывает наименьшее влияние на основы понимания. Вообще, кажется, некоторые из присутствующих здесь взрослых забыли простейшее детское правило: нельзя ни у кого ничего брать без разрешения. Анна, не могла бы ты встать? — просит он.
Девочка смотрит на меня, я киваю и встаю вместе с ней.
— Сегодня, — говорит судья Десальво, — я объявлю тебя свободной от родительской опеки по медицинским вопросам. Это означает, что, хотя ты по-прежнему будешь жить с родителями и они, как раньше, могут говорить тебе, когда ложиться спать, какие программы нельзя смотреть по телевизору и можно ли не доесть брокколи, в отношении любых медицинских процедур последнее слово за тобой. — Он поворачивается к Саре. — Миссис Фицджеральд, мистер Фицджеральд… я приказываю вам встретиться с педиатром Анны и обсудить с ним условия этого вердикта, чтобы он понимал необходимость общаться по медицинским вопросам напрямую с Анной. А на случай, если ей потребуется дополнительное сопровождение, я прошу мистера Александера взять медицинскую доверенность и помогать Анне до достижения восемнадцати лет в тех случаях, когда нужно будет принять наиболее сложное решение. Я ни в коем случае не предполагаю, что эти решения должны приниматься без участия родителей, но я утверждаю, что окончательное решение зависит исключительно и только от Анны. — Судья пронзает меня взглядом. — Мистер Александер, вы принимаете на себя эту ответственность?
За исключением Джаджа, мне еще никогда не приходилось ни о ком заботиться. А теперь у меня будут Джулия и Анна.
— Почту это за честь, — отвечаю я и улыбаюсь девочке.
— Я хочу, чтобы вы подписали эти бумаги, прежде чем покинете зал суда, — распоряжается судья. — Удачи тебе, Анна. Заглядывай ко мне иногда, рассказывай, как у тебя идут дела.
Десальво стукает молоточком по столу, мы все встаем, и судья удаляется из зала.
— Анна, ты это сделала, — говорю я своей остолбеневшей клиентке.
Джулия первой оказывается рядом с нами. Она нагибается через перила обнять Анну.
— Ты держалась молодцом. — Джулия улыбается мне поверх плеча девочки. — И ты тоже.
Потом Анна отходит от нас и встречается с родителями. Между ними расстояние в фут и целая вселенная времени и утешения. Только сейчас я понимаю, что начал относиться к этой девочке как к человеку, который старше своего биологического возраста, тем не менее сейчас она неуверенно топчется на месте и не осмеливается поднять глаза на отца и мать.
— Эй! — Брайан прокладывает мост над пропастью и грубовато сгребает дочь в охапку. — Все в порядке.
А потом Сара вклинивается в эту кучу и обнимает руками обоих, их плечи составляют стенку — это команда, которой предстоит заново изобрести правила игры.
Анна