Ангел для сестры

Я трус. Иногда по окончании смены остаюсь на станции — сворачиваю шланги или завариваю кофе для тех, кто заступает на дежурство, вместо того чтобы сразу идти домой. Я часто удивлялся, почему лучше отдыхаю в том месте, где меня, как правило, поднимают с постели два-три раза за ночь. Думаю, это оттого, что на пожарной станции срочные вызовы меня абсолютно не тревожат, здесь это в порядке вещей. Но как только я вхожу в дверь своего дома, сразу начинаю беспокоиться: что меня там ждет?

Однажды, во втором классе, Кейт нарисовала пожарного с нимбом вокруг шлема. Своему классу она сказала, что меня обязательно возьмут на Небо, ведь, если я попаду в ад, то затушу там весь огонь.

Я храню этот рисунок.

Разбиваю в миску дюжину яиц и взбалтываю их. Бекон уже шипит на плите; гридль готов к жарке блинов. Пожарные едят вместе, по крайней мере мы пытаемся так делать, пока не прозвенит звонок. Этот завтрак — угощение для моих ребят, которые еще смывают с себя в ду´ше воспоминания о прошедшей ночи. Слышу звук шагов за спиной.

— Бери стул, — не глядя, бросаю я через плечо. — Почти готово.

— О, спасибо, но нет, — отвечает женский голос. — Не хотелось бы показаться навязчивой.

Я оборачиваюсь, взмахивая лопаткой. Женщина? Здесь? Удивительно. Да притом в семь утра. Это еще более примечательно. Она невысокая, с непослушными кудрявыми волосами, которые напоминают мне лесной пожар. Пальцы рук унизаны подмигивающими серебряными кольцами.

— Капитан Фицджеральд, я Джулия Романо, опекун от суда, меня назначили по делу Анны.

Сара говорила мне о ней — женщине, к которой прислушается судья, если дела пойдут совсем плохо.

— Пахнет вкусно, — с улыбкой говорит она, подходит и забирает из моей руки лопатку. — Не могу смотреть, как кто-то готовит в одиночку. Это генетическая аномалия. — Она открывает холодильник и шарит в нем; из всего, что там есть, выбирает банку хрена. — Я надеялась, у вас найдется пара минут для разговора.

— Конечно.

Хрен?

Она добавляет изрядную порцию хрена к яйцам, потом берет с подставки для приправ апельсиновую цедру, перец чили и сыплет по чуть-чуть в миску.

— Как дела у Кейт?

Я наливаю на гридль кружок из жидкого теста, жду, пока оно не начнет пузыриться, переворачиваю, и блинчик наполовину готов — ровный, кремово-коричневый. С утра я уже успел поговорить с женой. Кейт провела ночь спокойно, а вот Сара нет. Но это из-за Джесса.

При тушении горящего здания наступает момент понимания: или ты одолеешь огонь, или он тебя. Когда штукатурная заплатка на потолке вот-вот обсыплется, лестница пожирает сама себя заживо, а синтетический ковер липнет к подошвам ботинок, ты, видя и чувствуя все это разом, решаешь отступить и напоминаешь себе, что любой пожар рано или поздно погаснет, выжжет сам себя, прогорит и без твоей помощи.

В последние дни я тушу огонь с шести сторон. Смотрю прямо и вижу больную Кейт. Оборачиваюсь, а там Анна со своим адвокатом. Джесс, когда не пьет, как рыба, глотает наркотики. Сара хватается за соломинки. А я… ну, на мне защитный костюм, я в безопасности. Я вооружен крюками, баграми, топориками — инструментами для разрушения, когда на самом деле мне нужно средство, чтобы связать нас всех вместе.

— Капитан Фицджеральд… Брайан! — Голос Джулии Романо вытаскивает меня из потока мыслей на кухню, которая быстро наполняется дымом, а сама она ловко скидывает с гридля подгоревший блинчик.

— Иисусе! — Я бросаю угольно-черный диск, когда-то бывший съедобным, в раковину, он шипит на меня. — Простите.

Как волшебное «сезам, откройся», эти два слова меняют обстановку.

— Хорошо, что у нас есть яйца, — говорит Джулия.

В горящем доме у тебя включается шестое чувство. Из-за дыма ты ничего не видишь. Из-за рева огня ничего не слышишь. И ни к чему не можешь прикоснуться, иначе тебе конец.

Передо мной Паули — он направлял брандспойт. Ему помогала шеренга пожарных; заряженный рукав толстый, тяжеленный. Мы с трудом поднялись наверх по лестнице, еще не тронутой огнем, намереваясь вытеснить его в дыру, которую проделал в крыше Рэд. Как и все вообще, что оказывается в заточении, огонь обладает природным инстинктом к бегству.

Я встал на четвереньки и пополз по коридору. Мать сказала, третья дверь слева. Огонь растянулся по потолку, стремясь к вентиляционному отверстию. Струя воды атаковала его, и белый пар поглотил фигуры пожарных.

Дверь в детскую открыта. Я заполз внутрь, зовя девочку по имени. Внимание магнитом притянула огромная фигура в окне, но оказалось — это гигантская мягкая игрушка. Я проверил шкафы и под кроватью — никого.

Вылез в коридор, пятясь назад, и зацепился за шланг, самый толстый из всех, какие бывают. Человек способен рассуждать, огонь — нет. Огонь двигается по определенному пути, ребенок — нет. Куда от испуга забрался бы я?

Я быстро обыскивал дом и заглядывал во все двери. Одна комната была розовая — для младенца. В другой на полу лежали машинки и стояла двухъярусная кровать. Третья оказалась и не комнатой вовсе, а кладовкой. Спальня хозяев располагалась дальше всего от лестницы.

Если бы я был ребенком, то захотел бы к маме.