Поэтому, когда я подъехал к одному из соседних домов — стоявшему в окружении буков просторному особняку в георгианском стиле, позади которого имелась покатая лужайка с выходом к заливу, это уже не было столь экстравагантным. По крайней мере, дом был поменьше первого.
Джулия покачала головой:
— Твои родители только взглянут на меня и сразу разделят нас с помощью лома.
— Они тебя полюбят, — заявил я, солгав в первый, но не в последний раз
.
Джулия заныривает под столик с тарелкой пасты:
— Вот тебе, Джадж. Так что с собакой?
— Он переводит для моих испаноговорящих клиентов.
— Правда?
— Правда, — улыбаюсь я.
Она наклоняется ко мне, прищурив глаза:
— У меня шестеро братьев. И я знаю все ваши мужские штучки.
— Расскажи.
— И выдать тебе мои коммерческие тайны? Ну уж нет. — Джулия качает головой. — Может, Анна наняла тебя потому, что ты такой же неуловимый, как она.
— Она наняла меня, потому что увидела в газете мое имя, — отвечаю я. — Ничего больше.
— Но почему ты взялся? Это необычное для тебя дело.
— Откуда тебе знать, какие дела для меня обычны?
Это было сказано легко, в шутку, но Джулия замолкает, и вот мой ответ почему: все эти годы она следила за моей карьерой.
Вроде того, как я следил за ее успехами.
Я откашливаюсь, мне неловко, и указываю на ее лицо:
— У тебя там… соус.
Джулия поднимает салфетку и вытирает уголок рта, но не попадает.
— Стерла? — спрашивает она.
Потянувшись вперед со своей салфеткой, я смахиваю маленькое пятнышко, но не убираю руку. Она остается на ее щеке. Наши глаза встречаются, в это мгновение мы снова становимся юными и изучаем формы друг друга.
— Кэмпбелл, не поступай со мной так, — говорит Джулия.
— Как?
— Не сбрасывай меня дважды с одной и той же скалы.
Вдруг в кармане моей куртки звонит мобильник, и мы оба вздрагиваем. Джулия случайно опрокидывает стакан с кьянти, пока я отвечаю на звонок.
— Нет, успокойся. Успокойся. Где ты? Хорошо, я уже еду. — Джулия перестает промакивать стол, когда я прекращаю разговор. — Мне нужно идти.
— Что случилось?
— Это была Анна. Она в полицейском участке Верхнего Дерби.
По пути обратно в Провиденс я пытался выдумать хотя бы по одной ужасной смерти на милю для своих родителей. Забить дубинкой, скальпировать. Снять кожу живьем и обсыпать солью. Замариновать в джине, хотя я не знаю, будет это считаться мучением или нирваной.
Вероятно, они видели, как я прокрался в комнату для гостей и снес Джулию на руках по лестнице для слуг к заднему входу в дом. Вероятно, они разглядели наши силуэты, когда мы раздевались и входили в залив. Может быть, они следили, как она обхватила меня ногами, а я опустил ее на ложе из толстовок и брюк.
Их защитной реакцией, продемонстрированной на следующее утро за яйцами по-бенедиктински, стало приглашение на вечеринку в клубе тем же вечером — черный галстук, только члены семьи. Приглашение, которое, разумеется, не распространялось на Джулию.
Когда мы подъехали к ее дому, было так жарко, что какой-то предприимчивый парнишка открыл пожарный гидрант, и дети скакали в его струе, как попкорн на сковородке.
— Джулия, не следовало везти тебя домой и знакомить с родителями.
— Есть много вещей, которых тебе не следовало делать, — согласилась она. — И бóльшая часть из них касается меня.
— Позвоню тебе перед выпускным, — пообещал я, а она поцеловала меня и вылезла из джипа.