Ангел для сестры

Я смотрю на окурок, который держу в руке, и сминаю его.

Вам понадобится 56 граммов запасенных кристаллов. Смешайте с дистиллированной водой. Нагрейте до кипения и снова охладите, отцедите кристаллы, чистый хлорид калия. Дальше его нужно размолоть в пудру и прогреть для подсушивания. Растопить пять частей вазелина и пять частей воска. Растворить в бензине и вылить эту жидкость на 90 частей кристаллов хлората калия в пластиковой миске. Перемешать, вымесить, дать бензину испариться.

Теперь сформуйте куб и опустите его в воск, чтобы предохранить от влаги. Этому взрывчатому веществу необходим детонатор уровня не ниже А3.

Когда Джесс открывает дверь в свою конуру, я жду его, сидя на диване.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

– А ты что здесь делаешь?

– Я здесь живу, – отвечает Джесс. – Ты не забыл?

– Живешь? Или прячешься?

Он вынимает сигарету из пачки в нагрудном кармане и прикуривает. «Мерит».

– Не понимаю, о чем ты – черт возьми! – говоришь. Почему ты не в суде?

– Почему у тебя под раковиной стоит соляная кислота? Ведь у нас нет бассейна.

– Приехали. Это что, инквизиция? – Он хмурится. – Я использовал ее прошлым летом, когда клал плитку. Ею можно отчистить цементный раствор. Сказать по правде, я вообще забыл, что она у меня есть.

– Тогда тебе, Джесс, вероятно, неизвестно, что, если налить ее в бутылку с кусочком алюминиевой фольги и заткнуть клочком бумаги, она чертовски здорово взорвется.

Он как-то стихает:

– Ты меня в чем-то обвиняешь? Если так, скажи в чем, ты, козел.

Я встаю с дивана:

– Хорошо. Я хочу знать, царапал ли ты бутылки, прежде чем залить в них коктейль, чтобы они легче разбивались? Я хочу знать, известно ли тебе, что тот бездомный едва не умер, когда ты ради прикола поджег склад? – Повернувшись назад, я достаю из мусорного ведра пустой контейнер от «Клорокса». – Я хочу знать, какого черта эта штука делает в твоем мусорном ведре, когда ты сам не стираешь свои вещи и – Бог свидетель! – не занимаешься уборкой, а в шести милях отсюда находится начальная школа, которую подожгли, используя взрывчатку из отбеливателя и тормозной жидкости? – Теперь я уже держу его за плечи, и хотя Джесс легко мог бы вырваться, если бы захотел, он позволяет мне трясти себя, пока его голова не откидывается назад. – Господи Иисусе, Джесс!

Он смотрит на меня пустыми глазами:

– Ты закончил?

Я отпускаю его, и он, оскалив зубы, пятится назад.

– Тогда скажи мне, что я ошибаюсь, – с вызовом говорю я.

– Я скажу тебе больше! – орет Джесс. – Я вполне понимаю, ты всю жизнь считал, что все плохое в этом мире как-то сходится на мне, но у меня для тебя новость, папа, на этот раз ты попал пальцем в небо!

Я медленно вынимаю кое-что из кармана и вкладываю в руку Джесса. Окурок сигареты «Мерит» скатывается в ямку его ладони.

– Тогда не нужно было оставлять свою визитную карточку.

Во время пожара наступает момент, когда пламя выходит из-под контроля, и тебе остается только отойти и дать ему волю, пусть выжжет само себя. Ты отдаляешься на безопасное расстояние, прячешься от ветра за холмом и наблюдаешь, как горящее здание съедает себя заживо.

Джесс поднимает дрожащую руку, окурок скатывается с нее и падает на пол между нами. Мой сын закрывает лицо, давит большими пальцами на уголки глаз.

– Я не мог спасти ее. – Слова рвутся из глубины его груди; Джесс опускает плечи, будто снова скатывается в тело мальчика. – Кому… кому ты сказал?

Он спрашивает, придет ли за ним полиция? Сообщил ли я Саре?

Он просит, чтобы его наказали.

И я делаю то, что сломает его, мне это ясно: обнимаю всхлипывающего сына и прижимаю к себе. Спина у него шире моей. Он на полголовы выше. Я не помню, как он превратился из генетически не подходившего сестре пятилетнего малыша в этого мужчину. Наверное, тут и кроется проблема. Как человек может дойти до мысли, что если он не способен спасти, значит должен разрушать? Станете вы винить в порожденных этим бедах запутавшегося ребенка или людей, которые должны были наставить его на верный путь?

Мне нужно знать точно, что пиромания моего сына завершилась здесь и сейчас, но я ничего не скажу ни копам, ни пожарному начальству. Может быть, это непотизм или глупость. Может, это оттого, что Джесс не так уж сильно отличается от меня, раз выбрал огонь посредником, раз ему нужно знать, что он может распоряжаться хотя бы одной не поддающейся контролю стихией.

Дыхание Джесса выравнивается, как бывало раньше, когда я относил его, прикорнувшего на моих коленях, в спальню наверху. Раньше он засыпáл меня вопросами: «Для чего нужен двухдюймовый шланг? А однодюймовый? Как вы моете машины? Человек, который работает с огнетушителем, когда-нибудь садится за руль?» Я понимаю, что не могу вспомнить, в какой момент он перестал спрашивать. Но помню чувство утраты, словно, когда ребенок перестает восхищаться тобой, героем, ты ощущаешь фантомные боли, как при потере конечности.

Кэмпбелл