Ангел для сестры

Небо отяжелело и почернело от дыма. Обрушивается крыша, вокруг – россыпь искристых брызг. Прибывает вторая пожарная команда – этих ребят оторвали от обеда, вытащили из душа, сдернули из гостиной. В бинокль мне видна фамилия, мерцающая на спине рабочей куртки, будто выложенная из бриллиантов: Фицджеральд. Мой отец кладет руки на готовый к бою пожарный шланг, а я сажусь в машину и уезжаю.

Дома у матери нервный срыв. Она вылетает из дверей, как только я ставлю машину на место, и быстро говорит:

– Слава богу! Мне нужна твоя помощь.

Она даже не смотрит, иду ли я за ней, значит проблема с Кейт. Дверь в комнату сестер выломана, деревянный дверной косяк расколот в щепки. Сестра неподвижно лежит на постели. Потом вдруг оживает, поднимается, словно раздвигаемый домкрат, и ее рвет кровью. Пятно растекается по рубашке и одеялу в цветочек – красные маки появляются там, где их не было.

Мать опускается рядом, убирает с ее лица волосы, прижимает ко рту полотенце. Кейт снова выворачивает, еще один поток крови.

– Джесс, твой отец на вызове, я не могу с ним связаться, – произносит мама спокойным тоном. – Нужно, чтобы ты отвез нас в больницу, а я буду сидеть сзади с Кейт.

Губы у Кейт гладкие, как вишни. Я поднимаю ее на руки. Она легкая – одни кости выпирают наружу сквозь футболку.

– Когда Анна сбежала, Кейт не пускала меня в комнату, – объясняет мама, семеня рядом. – Я дала ей время успокоиться. А потом услышала кашель. Мне нужно было попасть внутрь.

«Поэтому ты выломала дверь», – думаю я, и меня это не удивляет. Мы доходим до машины, мама открывает дверцу, чтобы я мог засунуть внутрь Кейт. Я выезжаю со двора и мчусь по городу еще быстрее, чем обычно, – по шоссе, к больнице.

Сегодня, когда родители с Анной были в суде, мы с Кейт смотрели телевизор. Она хотела включить свою мыльную оперу, а я сказал ей, что это мура, и нашел зашифрованный канал «Плейбоя». Сейчас, пролетая светофоры на красный, я жалею об этом, пусть бы смотрела свой дурацкий сериал. Я стараюсь не цепляться глазом за белую монетку ее лица в зеркале заднего вида. Вы, наверное, думаете, что за долгое время я привык к таким вещам и подобные моменты не вызывали у меня состояния шока. Вопрос, который мы не можем задать, пульсирует в моих венах с каждым ударом сердца: «Это оно? Это оно? Это оно?»

Как только мы сворачиваем на подъездную дорожку и подкатываем к отделению неотложной помощи, мама выскакивает из машины и торопит меня вынимать Кейт. Мы являем собой достойную картину, когда проходим через автоматические двери: я несу на руках заляпанную кровью Кейт, а мама хватает за рукав первую попавшуюся медсестру.

– Ей нужны тромбоциты, – решительно заявляет она.

Кейт забирают, и несколько мгновений уже после того, как врачи, сестры и мать скрылись вместе с ней за занавесками, я стою, вытянув руки – они висят в воздухе, словно буйки на воде, – и пытаюсь привыкнуть к ощущению, что на них больше никого нет.

Доктор Чанс, онколог, которого я знаю, и доктор Нгуен, незнакомый мне эксперт, сообщают нам то, о чем мы и сами уже догадались: это предсмертная агония последней стадии заболевания почек. Мама стоит рядом с кроватью, сжав рукой стойку, на которой висит капельница.

– Трансплантацию еще можно провести? – спрашивает она, будто Анна вовсе не затевала процесса, будто это все ничего не значит.

– Кейт находится в тяжелом клиническом состоянии, – отвечает доктор Чанс. – Я уже и раньше говорил вам, что не знаю, хватит ли у нее сил вынести такую операцию. Теперь шансов на это еще меньше.

– Но если бы был донор, – продолжает мать, – вы сделали бы это?

– Погодите, – сиплю я, словно у меня горло забито соломой. – Моя подойдет?

Доктор Чанс качает головой:

– В обычных случаях донор почки не должен подходить идеально, но твоя сестра – особый случай.

Врачи уходят, и я чувствую на себе взгляд матери.

– Джесс… – произносит она.

– Не то чтобы я изображал из себя волонтера, мне просто хотелось, ну, ты знаешь, знаешь.

Однако внутри у меня все горит, пылает устроенным на складе пожаром. Отчего я возомнил, будто могу чего-то стоить, даже теперь? Почему решил, что способен спасти сестру, хотя никогда не мог спасти себя самого?

Кейт открывает глаза и смотрит прямо на меня, облизывает губы – они все еще в крови, и от этого она похожа на вампира. Ожившего мертвеца. Если не хуже.

Я наклоняюсь, ведь у нее совсем мало сил, ее голосу не преодолеть разделяющего нас пространства.

– Скажи, – произносит она одними губами, чтобы мама не видела.

Я отвечаю ей так же тихо:

– Сказать? – Я хочу удостовериться, что правильно понял.

– Скажи Анне.

Но тут дверь в палату открывается, и отец наполняет комнату запахом пожарища. Его волосы и одежда продымились насквозь. Вонь такая сильная, что я поднимаю голову и с тревогой смотрю на систему пожаротушения.

– Что случилось? – спрашивает он и идет прямо к постели Кейт.

Я выскальзываю из комнаты, потому что больше здесь никому не нужен, и в лифте под табличкой «Не курить» зажигаю сигарету.

Скажи Анне что?

Сара

1990–1991 годы