Ангел для сестры

– Не так уж трудно, если хочешь, избегать встреч с кем-то, – холодно отвечаю я. – Тебе это должно быть известно лучше других.

Кэмпбелл

Я сохраняю непробиваемое спокойствие, правда, пока директор старшей школы Понагансет не начинает читать мне по телефону лекцию о политкорректности.

– Ради всего святого, – брызжет слюной он, – что это за намек, когда группа студентов из коренных американцев называет свою баскетбольную лигу «Бледнолицые»?

– Полагаю, в этом содержится такой же намек, какой делали вы, когда выбрали индейского вождя эмблемой вашей школы.

– Мы называемся «Вожди Понагансета» с тысяча девятьсот семидесятого, – возражает директор.

– Да, а они – члены племени наррагансетт с рождения.

– Это унизительно. Политически некорректно.

– К несчастью, – замечаю я, – вы не можете преследовать человека судебным порядком за политическую некорректность, в противном случае вас самого вызвали бы в суд повесткой уже много лет назад. С другой стороны, Конституция защищает разные права американцев, включая коренных, в том числе право на проведение собраний и свободу слова, а это предполагает, что «Бледнолицые» получат разрешение собраться, даже если ваша нелепая угроза судебного преследования будет доведена до реального дела. В таком случае вы, вероятно, задумаете подать коллективный иск против человечества в целом, потому что наверняка пожелаете задушить внутренний расизм, неявно присутствующий в таких понятиях, как «Белый дом», «Белые горы» и «Белые страницы». – (На другом конце провода наступает мертвая тишина.) – Следует ли мне заключить, что вы все-таки не планируете затевать тяжбу и я могу передать эту новость своему клиенту?

После того как он вешает трубку, я нажимаю кнопку переговорного устройства:

– Керри, позвони Эрни Фишкиллеру и скажи, что ему больше не о чем беспокоиться.

Я принимаюсь разбирать кучу бумаг, и Джадж издает тяжкий вздох. Он спит слева от моего стола, свернувшись клубком, как связанный по кругу коврик.

– Вот это жизнь, – сказала она, когда мы наблюдали, как щенок гоняется за собственным хвостом.

Подумав, что хотел бы стать таким в следующей жизни, я засмеялся:

– А ты в конце концов превратишься в кошку. Им никто не нужен.

– Мне нужен ты, – ответила она.

– Тогда я вернусь к тебе кошачьей мятой.

Давлю большими пальцами на глазные яблоки. Очевидно, я не высыпаюсь. Сначала история в кафе, теперь еще одна. Хмуро смотрю на Джаджа, будто это он виноват, а потом фокусирую внимание на заметках, сделанных в блокноте. Новый клиент – наркодилер, заснятый оперативниками на видео. Тут обвинения не избежать, если только у этого парня нет брата-близнеца, которого спрятала куда-то мать.

Что, если разобраться…

Тут дверь открывается, и, не поднимая глаз, я отдаю распоряжение Керри:

– Поищи какие-нибудь расшифровки текстов передачи Дженни Джонс о близнецах, которые не знали, что они…

– Привет, Кэмпбелл.

Я схожу с ума. Я точно схожу с ума! Потому что в пяти футах от меня стоит Джулия Романо, которую я не видел пятнадцать лет. Волосы у нее длиннее, по бокам рта – мягкие линии. Этакие круглые скобки, в которые заключены не сказанные за это время слова, которые я не хотел бы услышать.

– Джулия… – с трудом произношу я.

Она закрывает дверь, и от этого звука Джадж подскакивает.

– Я опекун от суда, назначенный по делу Анны Фицджеральд, – говорит Джулия.

– Провиденс город маленький… Я все ждал… Ну, я был уверен, что мы столкнемся с тобой раньше.

– Не так уж трудно избегать встречи с кем-то, если очень хочется, – отвечает она. – Тебе это должно быть известно лучше других. – Вдруг от нее начинает паром валить досада. – Прости. Совершенно неуместное высказывание.

– Все было так давно, – отвечаю я, хотя на самом деле мне хочется спросить ее, чем она занималась эти пятнадцать лет. Пьет ли она до сих пор чай с молоком и лимоном? Счастлива ли? – Волосы у тебя теперь не розовые, – произношу я, потому что я идиот.

– Теперь нет, – отвечает она. – Что-то не так?

Я пожимаю плечами:

– Просто… Ну… – Куда деваются слова, когда они нужны? – Мне нравились розовые, – признаюсь я.

– Это не добавляет мне авторитета в зале суда, – отвечает Джулия.

Я улыбаюсь:

– С каких пор ты стала обращать внимание на то, что думают о тебе люди?

Она молчит, но что-то меняется. Температура в комнате, или у нее в глазах будто вырастает стена.

– Может, вместо того чтобы ворошить прошлое, поговорим об Анне? – дипломатично предлагает Джулия.