Ангел для сестры

И вот я думаю, а как относились бы ко мне, будь я обычным ребенком. Может, я вообще дрянной человек, правда, но ни у кого не хватало духа сказать мне об этом прямо в лицо. Может, все считают меня грубой, противной или глупой, но должны быть милыми и обходительными, потому что это жизнь сделала меня такой.

Эти мысли вызывают у меня вопрос: а вдруг в том, что я сейчас делаю, проявляется моя истинная натура?

Свет фар едущей сзади машины отражается от зеркала, и вокруг глаз Джесса появляются зеленоватые круги. Он держит руль лениво, одной рукой. Ему давно пора постричься.

– У тебя вся машина провоняла дымом, – говорю я.

– Да. Но это скрывает запах пролитого виски. – Его зубы блестят в темноте. – А что? Тебе это мешает?

– Типа того.

Джесс протягивает руку к бардачку, вытаскивает пачку сигарет и зажигалку, прикуривает и выпускает дым в мою сторону.

– Прости, – произносит он вовсе не извиняющимся тоном.

– Можно мне тоже?

– Что?

– Сигарету.

Они такие белые, будто светятся.

– Ты хочешь сигарету? – Джесс усмехается.

– Я не шучу.

Он приподнимает бровь, а потом так резко поворачивает руль, что я пугаюсь, вдруг джип опрокинется. Мы, виляя в дорожной пыли, катим по обочине дороги. Джесс включает свет в салоне и встряхивает пачку, чтобы из нее выпала сигарета.

Она такая тоненькая, вроде птичьей кости. Я держу ее, как, по-моему, должна держать роковая женщина, – зажав между указательным и средним пальцем. Подношу сигарету к губам.

– Сперва нужно прикурить, – смеется Джесс и чиркает зажигалкой.

Ни за что не стану наклоняться к огню. Я скорее подожгу себе волосы, чем раскурю сигарету.

– Прикури для меня, – прошу я.

– Нет. Хочешь научиться, учись. – Он снова чиркает зажигалкой.

Я прикасаюсь сигаретой к огоньку, сильно затягиваюсь, как обычно делает Джесс. Грудь у меня будто разрывается, я закашливаюсь так сильно, что целую минуту ощущаю легкие в глубине горла, розовые и губчатые. Джесс надрывается от смеха, забирает у меня сигарету, пока я не выронила ее, делает две длинные затяжки и выбрасывает окурок в окно.

– Неплохое начало, – замечает он.

Голос у меня сиплый – яма с песком.

– Это все равно что лизнуть мангал.

Пока я вспоминаю, как дышать, Джесс снова выруливает на дорогу.

– А почему ты захотела попробовать?

– Решила, что тоже могу, – пожимаю я плечами.

– Если хочешь получить список пороков, могу составить. – Я молчу, и брат смотрит на меня. – Анна, ты ничего плохого не делаешь.

Он уже заехал на парковку у больницы.

– Но и хорошего тоже, – замечаю я.

Джесс выключает двигатель, но из машины не выходит.

– Ты подумала о драконе, охраняющем пещеру?

Я прищуриваюсь:

– Говори по-английски.

– Ну, я думаю, мама спит футах в пяти от Кейт.

О черт! Нет, мама вряд ли выставит меня вон, но точно не оставит наедине с сестрой, а сейчас мне это нужно больше всего на свете.

– От встречи с Кейт тебе не станет лучше, – говорит Джесс.

Невозможно объяснить, почему я должна знать, что с ней все в порядке, по крайней мере сейчас, хотя я и предприняла шаги для того, чтобы прекратить наши страдания.

Кажется, хоть кто-то меня понимает. Джесс смотрит в окно:

– Предоставь это мне.

Нам было одиннадцать и четырнадцать, и мы тренировались, чтобы войти в Книгу рекордов Гиннесса. Разумеется, не было на свете двух сестер, которые одновременно стояли бы на голове так долго, что щеки у них стали твердыми, как сливы, а глаза ничего не видели, кроме красноты. Кейт была похожа на фею, руки и ноги как макаронины. Когда она закидывала вверх ноги, то напоминала ползущего по стене паука. А я… я с глухим стуком преодолела силу гравитации.

Мы молча балансировали несколько секунд.

– Лучше бы у меня голова была более плоской, – сказала я, чувствуя, что брови куда-то сползают. – Думаешь, к нам придет кто-нибудь, чтобы замерить время? Или просто пошлем видеозапись?

– Думаю, нам сообщат. – Кейт согнула руки и положила локти на ковер.

– По-твоему, мы станем знаменитыми?

– Нас могут позвать на шоу «Сегодня». У них там был мальчик одиннадцати лет, который играл на пианино ногами. – Кейт секунду подумала. – Мама знала одного человека, которого убило выпавшим из окна пианино.

– Это вранье. Кто станет выкидывать пианино в окно?

– Это правда. Спроси ее. И его не выбрасывали, а затаскивали в квартиру. – Кейт скрестила ноги по-турецки, прислонившись к стене, это выглядело так, будто она сидит вниз головой. – По-твоему, как лучше всего умереть?

– Не хочу об этом говорить.

– Почему? Я умираю. Ты умираешь. – Я сердито нахмурилась, и она сказала: – Ну да. – Потом ухмыльнулась. – Просто у меня к этому больше способностей, чем у тебя.

– Это глупый разговор. – От него моя кожа уже зудела в тех местах, где ее никак нельзя было почесать.

– Может, авиакатастрофа, – размышляла между тем Кейт. – Мерзко, конечно, когда понимаешь, что самолет падает… но потом он разбивается, и ты просто превращаешься в пыль. Как это люди распыляются, а их одежду находят на деревьях, и еще эти черные ящики?

В голове у меня застучало.

– Заткнись, Кейт!

Она опустила ноги вниз и села, вся красная.