Ангел для сестры

Когда Кейт не рвало, она плакала. Я сидела на краю кровати, и она фактически лежала у меня на коленях. Медсестры не успевали ухаживать за больными. Сбиваясь с ног, они ставили капельницу с противорвотным, несколько минут наблюдали за реакцией Кейт, но их тут же звали куда-то еще, и все сваливалось на нас. Брайан, раньше выходивший из комнаты, если кого-то из детей тошнило, теперь вытирал ей лоб, держал за худенькие плечики, промокал салфеткой рот.

– Ты выдержишь, – бормотал он каждый раз, когда она сплевывала, скорее всего разговаривая с самим собой.

Моя выдержка тоже удивляла. С упрямой решимостью я бегала туда-сюда, вынося тазики с рвотной массой. Если сосредоточиться на сооружении ограждений из мешков с песком, можно не обращать внимания на приближающееся цунами.

Иначе можно просто сойти с ума.

Брайан привез Джесси в больницу для обычного анализа крови из пальца. Кроме Брайана, его держали два врача, а он кричал на всю больницу. Я стояла в стороне, скрестив на груди руки, и мои мысли возвращались к Кейт, которая два дня назад перестала кричать во время процедур.

Врачи посмотрят на образец крови Джесси и смогут проанализировать невидимые шесть белков. Если эти шесть белков такие же, как у Кейт, это будет означать, что они с Джесси HLA-совместимы и он может быть донором костного мозга для своей сестры. «Сколько шансов, что выпадет шесть из шести?» – думала я.

Столько же, сколько и заболеть лейкемией.

Лаборант ушла с образцом крови, и Джесси отпустили. Он бросился ко мне.

– Мама, меня укололи. – Он протянул мне свой заклеенный пластырем палец и прижался горячим, заплаканным лицом к моей щеке.

Я крепко обняла его. Я шептала ему что-то успокаивающее. Но мне было очень, очень трудно жалеть его.

– К сожалению, ваш сын не сможет быть донором, – сказал доктор Шанс.

Мой взгляд остановился на высохшем растении, которое все еще стояло на подоконнике. Кто-то должен его выбросить. Кто-то должен поставить вместо него орхидеи или еще что-то цветущее.

– Возможно, найдется совместимый неродственный донор в национальном реестре.

Брайан напряженно наклонился вперед.

– Но вы говорили, что пересадка костного мозга от неродственного донора опасна.

– Да, говорил, – согласился доктор Шанс. – Но иногда это все, что можно сделать.

Я посмотрела на него.

– А если мы не найдем совместимого донора?

– Тогда, – онколог потер лоб, – тогда мы будем пытаться поддерживать ее, пока наука не придумает что-то.

Он говорил о моей маленькой девочке как о какой-то машине с плохим карбюратором или о самолете, у которого не выпускается шасси. Чтобы не смотреть на все это, я отвернулась и увидела, как скрученные листья растения опадают на ковер. Не сказав ни слова, я встала, схватила горшок, вышла из кабинета доктора, прошла мимо регистратуры, мимо пришибленных горем родителей с их больными детьми и вывернула все содержимое горшка в первую же попавшуюся урну, рассыпав землю. Я смотрела на керамический горшок в руках, горя желанием разбить его о кафельный пол, когда услышала за спиной голос доктора Шанса.

– Сара, с вами все в порядке?

Я обернулась, на глазах выступили слезы.

– Со мной все в порядке. Я здорова. Я буду жить долго-долго.

Извинившись, я отдала ему горшок. Он кивнул и протянул мне чистый носовой платок.

– Я думала, что Джесси сможет ее спасти. Мне хотелось, чтобы это был Джесси.

– Мы все хотели. Послушайте. Двадцать лет назад уровень выживаемости был еще ниже. Я знал многие семьи, где один ребенок не мог быть донором, но другой идеально подходил.

Я уже собралась сказать, что у нас только эти двое, когда поняла, что доктор Шанс говорил о семье, которой у меня еще не было, о еще не планированных детях. Я повернулась к нему, но он уже шел к своему кабинету.

– Брайан будет беспокоиться, куда мы подевались. – А потом, словно возвращаясь к прерванному разговору, добавил: – Так у каких цветов больше всего шансов выжить на моем подоконнике?

Тебе кажется, что если твой собственный мир развалился, то у других жизнь тоже остановилась. Но мусоросборник, как всегда, забрал наш мусор и оставил пустые контейнеры. В двери торчал счет за отопление. На крыльце лежала аккуратно сложенная почта за неделю. Как ни странно, жизнь продолжалась. Кейт отпустили домой только через неделю после начала индукционной терапии. Центральный катетер оттопыривал ее блузку на груди. Помимо разговора по душам, я получила от медсестер еще целый список инструкций: когда звонить в скорую помощь, а когда не обязательно, когда проводить следующий курс химиотерапии, как ухаживать за Кейт в период иммуносупрессии.

На следующий день дверь нашей спальни распахнулась в шесть утра. Кейт на цыпочках подошла к кровати, хотя мы с Брайаном уже не спали.

– Что случилось, солнышко? – спросил Брайан.

Она ничего не сказала. Просто поднесла руку к голове и провела пальцами по волосам. Густые пряди золотым дождем упали на пол.

– Я уже поела! – объявила Кейт за ужином несколько дней спустя. Ее тарелка была еще полная, она не притронулась ни к бобам, ни к мясу. Ей не терпелось убежать в гостиную поиграть.