Ангел гибели

— Смотри, тебе жить, — отозвался У. «О чем же я с сержантом буду разговаривать, — думал он, — и зачем мне вообще сержант? Упакуют еще в колодки… Тогда что, сынком стращать? Сынок-то обрадуется, да дело не в том. И почему здесь опять войска — военное положение, что ли? Все бы им баловаться, а ведь доиграются в конце концов. Так народ и устать может».

— Ты кто такой, куда и зачем идешь? — спросил сержант все сразу, чтобы не тратить зря время государственной службы.

— Зовут меня У, сам я вроде как отшельник, шел сюда, а нужно мне немного: куль риса и корзину сушеных овощей, — ответил по порядку У. — Только сам я продукты не понесу, а скажите крестьянам, чтоб снесли в обычное место, они знают.

— Ты кто такой? — оторопел сержант, а староста приоткрыл рот, вспоминая.

— Зовут меня У, — терпеливо повторил У, — сам я вроде как отшельник…

— Отшельник, — сиронизировал сержант. — Отшельники по горам сидят, а не шляются. Рису захотел!

«Из деревенских, — подумал У, — любит поболтать».

— Если У, так он боли не боится! — вспомнил наконец староста.

— Верно? — заинтересовался сержант.

— Я вообще ничего не боюсь, — скромно соврал У. — И некогда мне с вами разговаривать, я все сказал.

— Дайте-ка ему! — кивнул сержант солдатам, и те двинулись на отшельника, а староста попятился, демонстрируя свою непричастность.

У подумал секунду и прыгнул в сторону, только чтобы успеть на середину площади раньше солдат — к маленькому костерку, символу очищения. Успев, сел прямо в костерок, подождал, пока загорелась довольно-таки засаленная хламида, и, горящий, совсем уже не торопясь, не обращая внимания на солдат, пошел обратно к дому приказов. Встал, опершись спиной о стену, и стал ждать, пока займутся доски и камышовая крыша.

— Иди сюда! — позвал он растерявшегося сержанта. — Вместе гореть будем.

— Воды! — завопил староста. — Воды! Сгорит ведь все!

Крестьяне, ничего не уразумевшие до сих пор, теперь стремглав разбегались с площади — к своим домишкам.

— А черт с ней, с деревней, — ответил У, чувствуя, как пылают длинные, давно не стриженные волосы. — Если здесь отказывают в пище отшельнику, пусть сгорают дотла. Не было до сих пор селенья, где обидели бы У, вот и не будет впредь.

— Воды! — приказал сержант.

— Я еще склад сожгу, — пообещал У. — А ты будешь за рис отчитываться. Рис ведь продукт стратегический. Пожалел мешка? Вот тебе.

Но уже притащили воду. Солдаты окатили стенку и отшельника, погасили огонь.

— Теперь еще одежку давайте! — потребовал У. — Не пристало мне голому по земле ходить.

И тогда солдаты набросились на него и стали бить, до беспамятства, до полусмерти. «Ничего не меняется, — устало думал У. — И когда только люди научатся по-другому свои чувства выражать?»

Они били его сильно, потому что напугались. Они хотели, чтоб не смог он встать, потому что не знали, как быть, если он встанет. А поднялся У очень быстро.

— Ну, что? — спросил. И они попятились, отступая. — Ну и что? Убедились? Все же знали, что я бессмертен, что ж не верили? А теперь?