Ангел и фляга (СИ)

Рубен как-то не очень уверенно пил огненно-коричневую отраву, видимо, ему вообще нечасто приходилось пить. Мы глотали коньяк в надежде на успех безнадёжного дела, и к тому времени, как вторая бутылка коньяку уполовинилась, я стал терять штурвал от своей башки. Они все что-то говорили, что-то обсуждали, о чём-то меня спрашивали – разумеется, не как старину Боба с форума, а как человека в погонах. На следующий день я должен был ехать в школу милиции, на Клязьминской улице. Именно поэтому я пришёл к Светке в гости в зимней форме. Мне было неудобно в этом чересчур великом для меня облачении, мне, в конце концов, просто паршиво от того, что вот он я, такой в кителе и со стволом, ни хрена не могу сделать и, что самое обидное, ни хрена не секу ни в гражданском, ни в уголовном, ни в каком-либо другом праве. В таком состоянии старина Боб остался на кухне один, как всегда это бывает по сильной пьяни, поглощая какие-то продукты питания в очень больших количествах.

Чуть позже на кухню зашла Алиса. Вид у неё был не самый праздничный, мягко говоря – с ней случилась истерика. Что поделаешь – алкоголь делал своё коричневое дело. Было такое чувство, что ко мне приблизилась огромная, отчаянная и потерявшая надежду грозовая туча. Редко когда я так боялся.

С первой секунды нашей встречи я поставил себе негласное правило: если и обращаться к ней, то только по делу. Задушевные разговоры на кухне, пространные рассуждения на философские темы решил оставить на то время, когда Алиса окончательно поправится, «встанет на ноги», освоится в моём городе.

Ведь эмоции довольно сильно мешают делу. А для того, чтобы эмоции не мешали, многие люди надевают маски – не показывают своего истинного лица, скрывая определённые черты характера. И в этом случае я не был исключением. К тому же, маска сурового сисадмина с Петровки неплохо смотрелась со стороны. Хоть и не отражала, а скорее, скрывала суть явления. Если не смешила.

Но когда эта полная боли и страдания женщина приблизилась ко мне, маска не выдержала. Она улетела в неизвестном направлении. Странное дело, возможно, это и звучит как полный бред, но именно в то мгновение я почувствовал то же, что и она. Её отчаяние, тоска, сожаление по поводу пропавших друзей накрыло меня с головой.

Одинокий мент не выдержал и заплакал. Если учитывать то, что старина Боб последние четыре года давил на слезу лишь от лука. И то – когда добрые люди просили этот лук резать, а ему было не лень это делать. Какие-то рациональные мысли ещё держали болтики моей башни – например, мысль о том, что две депрессии – это гораздо хуже, чем одна, и в сумме ни к чему хорошему не приведут – но болты вылетали с каждой упавшей слезой. Наложение двух отрицательных сил должны могли дать ещё большую, отрицательную. Что, в свою очередь, должно было привести к чему-то более страшному. Однако этого не произошло, чему я очень удивился.

Внезапно Алиса как-то изменилась. К чертам лица, искажённым грустью, примешалась радость. Я к тому времени уже мало что понимал, но вышло так, что эта женщина притянула меня к себе, и посмотрела в глаза. Даю руку на отсечение: она глядела глубоко внутрь меня, она всё понимала. Она чему-то радовалась. Мне оставалось только широко распахнуть глаза и наблюдать за тем, как меня подхватывает и несёт куда-то мощная волна эмоций – то, что в обычной жизни я держал под строгим контролем логики и выгоды. Одна за другой рушились цепи, что держали в плену то, что чувствует, любит, творит, знает и плюёт на общепринятые правила. Когда уже становится безразлично, сколько человеку лет, кто он, что он, откуда пришёл, зачем ему это всё …