Ангел-хранитель

Фианитов присел на краешек, хоть и знал, что так присаживаются только неуверенные в себе люди. В другой раз он не позволил бы себе этого сделать – уселся бы нормально, выпрямил спину и придал взгляду снисходительность: как он читал когда-то в трактате одного психолога, так поступают независимые люди. Но сейчас контролировать свое поведение он не мог – нервы шалили и мешали ему мыслить трезво. Его судьба зависела от Звиада и его шайки, и это здо€рово выбивало Валеру из колеи. Звиад тем временем неторопливо освобождал картину от упаковки, брезгливо бросая пакеты на пол. Валерий поморщился – он считал себя человеком, принадлежащим к высокому обществу, а ему, по какому-то нелепому недоразумению, приходится иметь дело с сомнительной публикой! Его воротило и оттого, что Звиад так бесцеремонно относится к произведению искусства, и оттого, что картина великого художника теперь будет находиться в его руках. Себя Валерий виноватым в этом отнюдь не считал. Автор всей аферы – Звиад, а он всего лишь жертва обстоятельств.

Звиад равнодушно взглянул на полотно: сельский пейзаж, сани с лошадьми, вдали какие-то избенки… Он разочаровался – ожидал большего. Из-за чего такой ажиотаж – непонятно! То, что репродукция «Зимнего утра» его не впечатлила, – это другой вопрос. На то она и репродукция. Картину нужно рассматривать в подлиннике. Копиями пусть довольствуются другие, а он, Звиад Джвалия, признает только настоящие вещи.

Картина как картина, у него дома есть и получше. Ну и что, что известный художник ее написал? Подумаешь, раритет! В его гостиной висят полотна Айвазовского. Айвазовский, по мнению Звиада, тоже был не фонтан, но он хотя бы море и корабли рисовал, а их он любил. Звиад так и говорил гостям, небрежно демонстрируя свою галерею: «Вот неплохая тема, взгляните». Деревню же он считал вообще недостойной внимания – он сам в ней вырос. Вернее, в ауле, среди Кавказских гор.

С детства Звиад мечтал о городе, и не о каком-нибудь захудалом райцентре, а о Москве. Повзрослев, он не пошел стандартным путем сельской молодежи, поступать в столичный вуз не стал. Такая простая мысль в его голову просто не пришла: он и школу-то едва осилил, какой тут институт? Но тупым Звиад вовсе не был. Напротив, мальчик всегда отличался сообразительностью и схватывал все на лету. Но со школой отношения у него не заладились сразу, и он с первого класса перебивался с двоек на тройки. Учиться ему было неинтересно и незачем. Пренебрежение к учебе было внушено ему в семье: дед всю жизнь был чабаном, никогда не учился, отец последовал его примеру. И ничего – живут и считаются уважаемыми людьми.

В Москву он приехал не на пустое место. Земляки его встретили, помогли в первое время, словом, пропасть не дали. А дальше уже Звиад обустраивался сам. Набил себе немало шишек, понемногу пообтерся, разобрался, что к чему, и постепенно встал на ноги. Монетка к монетке, рублик к рублику, несколько сделок, идей, удачных контрактов – и Звиад выбился в люди. Свой бизнес он построил самостоятельно, чем очень гордился. Отстроил особняк поблизости от Мытищ и с полным правом стал считать себя коренным москвичом.

С годами его благосостояние росло. Шумная Москва Звиаду наскучила, и он перебрался в Питер. В живописной курортной зоне на берегу Финского залива он построил себе симпатичный особнячок, где в основном и проводил свое время.

Звиад никогда не был сентиментальным. Просьбу матери – найти полотно – он выполнил из любопытства, ему стало интересно, из-за чего такой сыр-бор и каким образом эта картина может принести ему счастье. Звиад вообще слабо себе представлял, что такое счастье. Он предпочитал оперировать более конкретными понятиями: наслаждение, достаток, власть. Стоимость полотна была не ахти какой большой (по его меркам), и в перспективе она явно не могла бы вырасти настолько, чтобы ему хватило «на счастье».

– Какая красота, – произнес Звиад. – Сразу видна рука мастера. Какие краски, тени, линии! У Кустодиева свой неповторимый стиль, его не спутаешь ни с каким другим. Поверь мне, старому абхазцу, я разбираюсь в высоком искусстве.

Звиад с видом знатока что-то вещал про живопись, безбожно путая направления. Он назвал Левитана авангардистом и приписал ему «Девочку с персиками», отчего Фианитова передернуло.

– Хочешь выпить? – запоздало предложил гостю Звиад.

– Нет, спасибо, – ответил Валерий. Он с удовольствием сейчас опрокинул бы рюмку коньяка или водки, но пить в компании этого варвара у него никакого желания не было.

– Шашлык-машлык будешь? Баграт, – обратился он к одному из своих архаровцев, – принеси нам покушать.

– Нет, спасибо. Я, наверное, пойду, – промямлил Фианитов, робко заглядывая в глаза Звиаду.

– Что же, ступай, коли спешишь, не смею задерживать. Заходи, когда захочешь проведать старика. Мой дом – твой дом. Здесь всегда рады дорогому гостю.

Фианитов торопливо вышел.

– Пусть отваливает, – снисходительно сказал Звиад охране, когда не верящий своему счастью Валерий покинул особняк. – Никуда он не денется, если понадобится – из-под земли его достану.