Вопрос прозвучал глупейшим образом, к тому же непонятно было, к кому он обращен.
– Из Сибири, – деловито ответила Галина Афанасьевна. – Ночью пришли.
– А где Вера?
– Вера Андреевна в музее, – ответила та. И поторопила: – Помогай, Надя. Рук не хватает.
Надя взяла с плиты вскипевший чайник и принялась разливать из него кипяток по солдатским кружкам.
– Ничего не изменилось. – Федор закрыл стеклянную дверцу шкафа, стоящего в музейном зале, и обернулся к Вере. – Помнишь, шкаф этот в кабинете раньше стоял, мы из него у Андрея Кирилловича химические реактивы стащили и чуть пожар не устроили? Помнишь?
– Все помню, Федя.
Она до сих пор не могла прийти себя после того, как очнулась и увидела над собою лицо Федора Кондратьева, и поняла, что ее держат его руки. Даже потрясение, пережитое, когда на нее были направлены автоматы, не было сильнее этого потрясения, этого счастья – видеть его.
– Как мои, не знаешь? – спросил Федор.
– Степан на фронте. Жена его с сыном в деревне.
– Мать?..
– С ними.
– А Пашка?
– Был в Москве, а где теперь не знаю, – ответила Вера. И посоветовала: – Надю расспроси. Она, правда, давно с Пашкой рассталась, но не исключено, что все про него знает.
Ей хотелось, чтобы он спросил, как она жила без него. Но Федор молчал.
Она не видела его двадцать лет, но ей казалось, он не переменился. И морщина на переносице такая же глубокая, и взгляд такой же суровый. А главное, так же вздрагивает ее сердце, когда она смотрит на него.
– Как вы все успели спрятать, не понимаю, – сказал Федор, обводя взглядом пустой музейный зал.
– Иконы не успели. Надо будет посчитать, сколько немцы увезли.
Наверное, Федор заметил, как помрачнело ее лицо при воспоминании о событиях этой ночи. Приобняв Веру, он сказал:
– Все равно вы героини.
Вера зажмурилась, дыхание у нее перехватило. Федор опустил руку. Она вздохнула, открыла глаза и попросила:
– Расскажи о себе, Федя. Как твоя жизнь?
– В Сибири районом руководил, – ответил он. – Потом в Военную академию попросился. Закончил.
– Семья, дети?
– Нет.
– Почему?
– Вера… А от Лиды известий нет? – спросил он.
Будто водой холодной окатил.
– Лида в Париже, – холодно ответила Вера. – Преподавала в Сорбонне.
– Преподавала? А теперь?
– Понятия не имею! – резко произнесла она. – В Париже немцы, если ты забыл.
– Она… одна?
Робость, с которой он спрашивал о Лиде, была для Веры невыносима. Федор – и робость! Невозможное что-то.
– Не знаю, говорю же, – раздраженно бросила она.
Дверь открылась.
– Товарищ комдив, – сказал вошедший в зал военный, – помощь в доставке госпитального оборудования бойцами вашей дивизии оказана. Благодарю.
– Не за что, – кивнул Федор. – Познакомьтесь. Фамицкий Семен Борисович, военврач. Ангелова Вера Андреевна. Ты здесь, я понимаю, директор?
– Да. – Вера улыбнулась. Все-таки в невероятности совпадений есть своя приятность, и вот она, стоит перед нею. – А с Семеном Борисовичем мы знакомы. Надо же, привелось снова встретиться!
– Да. Для войны характерны разнообразные совпадения, – знакомым занудным тоном произнес Фамицкий. – Товарищ комдив, разрешите размещаться?
– Размещайтесь, – кивнул Федор. И сообщил Вере: – Фамицкий будет руководить госпиталем. Помоги ему разобраться с помещениями.
– С какими помещениями? – не поняла она.
– В Ангелово размещается госпиталь, – объяснил Федор. – Дивизия завтра дальше уходит, к Москве. А госпиталь здесь останется.
– То есть как здесь?! – воскликнула Вера. – В музее?
– Помещение музея передается госпиталю.
– Нет, погоди, я не понимаю… – Вера задохнулась от волнения. – Как это передается? А мы куда же? А экспонаты?
– Ну, склад же есть, – пожал плечами Федор. – Не до экспонатов сейчас, Вера.
– Товарищ комдив, связь налажена! – доложил вошедший ординарец.
И Федор пошел к двери, бросив на ходу:
– Разбирайтесь тут сами.
– В зале палату оборудуем, – не обращая внимания на Верину оторопь и обводя взглядом музейный зал, сказал Фамицкий. И спросил: – Вера Андреевна, а Надя… Она здесь?
Голос Фамицкого привел Веру в чувство. Кажется, это вообще является его главным свойством, приводить в чувство, притом мгновенно. Впрочем, неважно.
– Позвольте, какую еще палату? – возмутилась она. – Здесь музей! Его никто не закрывал, экспонаты не эвакуированы!
Семен Фамицкий – не Федор Кондратьев, на него Верин тон уж точно подействует.
– Экспонаты поможем складировать, – невозмутимо ответил он.
«Да, всех переменила война», – подумала Вера.
– Но… но здесь же ничего нет для госпиталя! – все-таки попробовала возражать она. – Даже кроватей.
– Сколотим пока топчаны, – занудливейшим и спокойнейшим тоном произнес он.
Вне себя от ярости Вера вылетела из зала.
Надю, раскрасневшуюся, только что освободившуюся после разливания кипятка, она едва не сшибла с ног на крыльце. Та ойкнула, схватилась за балясину.
– Это черт знает что! – воскликнула Вера.
– Ты о чем?
– Нас же бросили на произвол судьбы! А мы коллекцию сохранили! И Ольга Ивановна погибла! – Вера задыхалась от возмущения. – И после всего они хотят вместо музея госпиталь здесь устроить!..