Ангел Кумус

– Кто их знает, – протянул старший, отнял банку и стал читать, отставив ее подальше от лица и сощурившись: – Иден… Иден-тичный натуральному. Краситель. Консервант. Братцы, да это консервы! В войну один раз перепала американская тушенка, так банка тоже была как елочная игрушка раскрашена, а внутри – дерьмо.

После небольшого совещания решено было банку в одном месте проткнуть гвоздем. Капли темной жидкости нюхали, пробовали на язык и пытались поджечь. Не горит. Когда же, решившись, дернули за кольцо, оно оторвалось – хлипкое – и пришлось воспользоваться обычным консервным ножом.

– Да лимонад это, – понюхав, заявил самый решительный. – Только гуталином отдает. Черт его знает?..

Трое решились и попробовали на вкус. Единодушно решили, что гадость, хоть и сладкая. Одной бутылки самогона запить не хватило на всех – подвалили еще ребята на огонек. Через полчаса в пустую и легкую банку стряхивали пепел все, кто мог дотянуться через стол.

На следующее утро обходчика разбудила жена. Она покричала для порядка по поводу вчерашнего загула – пришел на бровях, нет на тебя лихомани, и все такое. Обходчик, облив голову водой сам начал говорить громко, хотя обычно из него трудно было вытянуть хоть слово до обеда. Он честно заслужил длительный сон, потому как сегодня не его смена!

– Бельма протри, пьянь несчастная, среда сегодня, как это – не твоя?

Оторопевшему обходчику, застывшему у отрывного календаря, жена силком ткнула в руки его рабочую одежду и убежала на работу. Обходчик осторожно потрогал листок, погладил его, аккуратно оторвал. Не глядя, сделал самолетик и пустил в открытую дверь. Так же, как он сделал со «средой» вчера.

Через сорок минут он шел по шпалам с ломом и дорожным молотком. Он заметил синий вагон издалека. Потоптался, опустил на землю лом и молоток и побежал к вагону.

Было только начало десятого. Увидев совершенно нетронутые двери вагона – замок пломба, все как в прошлый раз, обходчик на цыпочках обошел его два раза, прислушиваясь. Было очень тихо, ему показалось, что время застыло, хотя радио орало как всегда из громкоговорителя на здании станции, на запасных путях содрогались друг о друга вагоны товарного поезда. Обходчик стал на четвереньки и заглянул под вагон. Потом лег на спину и, подтягиваясь, добрался снизу почти до середины. Здесь, закрытый снаружи металлическими захватами, обнаружился незаметный, если не приглядеться и не провести по краю пальцами, квадратный люк. Обходчик выбрался из-под вагона, опять прислушался и побежал в мастерскую за гвоздодером. Его о чем-то спрашивали, напарник кричал вслед – не разобрать. Казалось, что тело было чужое и действовало под каким-то потусторонним напрягом: не сделать, так умереть.

Отжимая гвоздодером захваты, он дергал головой, сгоняя пот, упирался спиной в шпалу и болезненный гравий и думал черт-те о чем: он думал о своей жене, когда ей было пятнадцать.

Люк открывался внутрь вагона. Помня, как вагон выглядел изнутри вчера, обходчик уже без удивления осмотрел пустое пространство. Никого. Ни детей, ни толстого молодца на полу. На столике стояли несколько банок. Те самые, красные, с белой надписью. Обходчик посчитал шепотом: пять. Все верно. Он осторожно, стараясь не стучать, откинул от себя люк и высунулся, положив локти на пол вагона. Застыл, заметив краем глаза медленное движение. Обитая дерматином крышка полки приподнялась, в образовавшуюся щель высунулось дуло. Обходчик ничего не почувствовал – яркая вспышка перед глазами и булькающий звук.

– А говорил, не попаду в глаз! – крышка поднялась вверх, ребенок лет шести стал в полный рост и потряс автоматом.

– Это потому что дуло уложил на неподвижную поверхность, – кряхтя, рядом с ним встал второй, постарше.

Они вышли из отделения для багажа под полкой, открыли другую крышку и помогли выбраться толстому юноше с лысой головой. Толстяк подтащил к люку два деревянных ящика. Младший попробовал столкнуть мертвое тело обходчика вниз под вагон, но старший сказал, что лучше затащить внутрь. Дулами автоматов они приказали флегматичному толстяку заняться трупом, сами отошли к столу. Посовещавшись, решили отпороть ножом с брюк, ставших для них слишком больших, карманы на молнии и сложить туда свои документы, завернув их в полиэтиленовый пакет.

– А эти? – спросил младший, показывая на бумаги Максима П.

– Засунь ему в нагрудный карман на рубашке.

Булавками закрепили карман внутри больших семейных трусов младшего, накинули на плечи куртки и подошли к люку:

– Чего ждешь? Вытаскивай! – сказал младший толстяку. – На свободу пойдем, гулять будем!

– Жаль, оружие придется оставить, – старший с сожалением положил свой автомат и ласково провел по черному боку. – А давай, кто первей? – подросток провел вдруг вспотевшими ладонями по трусам.

– Это вестерн, что ли? – перестал улыбаться младший. – Так ведь я лучше стреляю, ты помнишь?

– Это ты из пистолета в тире лучше стреляешь. А тут – посмотрим.

– Так нечестно, – покачал головой маленький, – я меньше тебя, для меня автомат тяжелей!