Ангел мой

– Да, теперь я знаю, что это такое – страдать из-за женщины, теперь я имею право говорить об этом. И все другие, которые придут после тебя, представляются мне просто… пылинками! Ах, как же ты сильно отравила меня!..

Медленно выпрямившись, она теперь следила за передвижениями Ангела. Скулы у неё были сухие и блестящие, лихорадочно-красного цвета, и от этого голубой цвет глаз казался совершенно невыносимым. Он ходил, опустив голову, и продолжал говорить:

– Ты и представить себе не можешь, что такое было Нёйи без тебя первое время после моего возвращения! И вообще, всё без тебя… Мне казалось, я схожу с ума. Как-то вечером малышка плохо себя чувствовала, я уже не помню, что с ней было, что-то у неё болело… Мне было жаль её, но я поскорей ушёл из комнаты, потому что ничто на свете не могло бы мне помешать сказать ей тогда: «Подожди, не плачь, я позову Нунун, она тебя вылечит…» Кстати, ты ведь пришла бы, да, Нунун? А какой ужасной жизнью я жил потом, в гостинице «Моррис»! Я нанял Десмона, хорошо ему платил, и вот с ним-то я и говорил иногда по ночам. Я рассказывал ему, как будто он не знал тебя: «Старик, другого такого тела не существует… Ты вон гордишься своим сапфиром – спрячь его, старик, потому что у неё глаза такой голубизны, что они не сереют даже на свету!» И ещё я ему рассказывал, какой ты могла быть вредной и никому не позволяла одержать над собой верх, даже мне… И ещё я говорил ему: «Когда на этой женщине шляпка, которая ей идёт, – та, Нунун, с полями, тёмно-синяя, прошлогодняя, – да ещё при её умении одеваться, ни одна женщина рядом с ней не устоит!» А твоя манера говорить, твоя улыбка, твоя удивительная походка… Я говорил Десмону: «Ах, старик, такие женщины, как Леа, – это тебе не фунт изюма…»

Он прищёлкнул пальцами и остановился, задохнувшись от недостатка слов.

«Я никогда ничего подобного не говорил Десмону, – подумал он. – И всё же я ей не лгу. Десмон и так всё это понял». Перед тем как продолжить, он взглянул на Леа. Она всё ещё слушала его. Сидя теперь очень прямо, она демонстрировала ему при ярком свете своё благородное осунувшееся лицо, изборождённое горькими высохшими слезами. Невидимый груз оттягивал вниз её подбородок и щёки, печалил дрожащие уголки рта. В этом крахе красоты Ангел нашёл нетронутыми лишь красивый властный нос и глаза цвета голубого цветка…

– И вот теперь, Нунун, после нескольких месяцев такой жизни я прихожу сюда и…

Он остановился, испугавшись того, что чуть было не сказал.

– Ты приходишь сюда и находишь старуху, – сказала Леа слабым и спокойным голосом.

– Нунун! Послушай, Нунун!..

Он бросился перед ней на колени, на его лице появилось трусливое выражение – он был похож на ребёнка, который не может найти слов, чтобы скрыть свою провинность.

– И находишь старуху, – повторила Леа. – Чего ты испугался, малыш?

Она обняла Ангела за плечи и почувствовала, как напряглось, как защищается это тело, которое так страдает из-за неё.

– Да иди же сюда, Ангел мой… Чего ты боишься? Что сделал мне больно? Не плачь, любимый мой… Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна…

Он застонал в знак протеста и попытался отстраниться от неё. Леа коснулась щекой чёрных перепутанных волос.

– Так ты всё это говорил обо мне, всё это думал? Значит, в твоих глазах я была так прекрасна? Так добра? В том возрасте, когда для стольких женщин жизнь уже кончена, я была для тебя самой прекрасной, лучшей из женщин, и ты любил меня? Как же я тебе благодарна, Ангел мой… Самая замечательная, так ты сказал?.. Бедняжка…

Он целиком отдался в её власть, и она держала его в своих объятиях.

– Если бы я была самой замечательной, я бы сделала из тебя мужчину, вместо того чтобы думать только о наслаждениях. Нет, нет, самой замечательной я не была, Ангел мой, поскольку я не отпускала тебя. А теперь уже так поздно…

Казалось, он заснул в объятиях Леа, но его плотно сжатые веки постоянно подрагивали, и он крепко вцепился в пеньюар, который медленно расползался по швам.

– Поздно, слишком поздно… И всё же…

Она склонилась к нему:

– Ангел мой, выслушай меня. Проснись, любимый мой. Выслушай меня с открытыми глазами, не бойся посмотреть на меня. Я всё-таки и есть та самая женщина, которую ты любил, самая замечательная, как ты сказал.

Он открыл глаза, и его влажный взгляд был уже полон эгоистической, молящей надежды. Леа отвернулась: «Его глаза… Ах! Надо скорее кончать…» Она прижалась щекой ко лбу Ангела.

– Это была я, малыш, я, та самая женщина, которая сказала тебе: «Не делай зла понапрасну, пощади лань… «Я уже забыла об этом, но, к счастью, ты не забыл. Ты очень поздно отрываешься от меня, мой гадкий мальчишка, я очень долго таскала тебя за собой, а теперь на твои плечи тоже лёг тяжёлый груз: у тебя молодая жена, возможно, будет ребёнок… Я ответственна за всё, чего тебе не хватает… Да, да, мой любимый, благодаря мне ты оказался в двадцать пять лет таким лёгким, таким испорченным и таким мрачным… Я очень беспокоюсь за тебя. Ты будешь страдать сам, из-за тебя будут страдать другие. Ты, который так любил меня…