Ангел мой

Рука, которая медленно разрывала пеньюар, судорожно сжалась, и Леа почувствовала на своей груди когти гадкого мальчишки.

– Ты, который так любил меня, – снова заговорила она после паузы, – сможешь ли ты… Не знаю, как это сказать…

Он отодвинулся, чтобы слушать её внимательнее, и она чуть было не крикнула: «Положи руку обратно мне на грудь и ногти – туда, где они оставили след, силы покидают меня, как только отдаляется от меня твоё тело». Она, в свою очередь, оперлась о него, стоящего перед ней на коленях, и продолжала:

– Ты, который так любил меня, ты, который будешь сожалеть обо мне…

Она улыбнулась и посмотрела прямо ему в глаза:

– Ах, как же я тщеславна!.. Так вот, ты, который будешь сожалеть обо мне, в тот момент, когда ты почувствуешь, что вот-вот испугаешь лань, которая есть твоё добро и твой крест, постарайся сдержаться, сам придумай в это мгновение что-то такое, чему я тебя не научила… Я никогда не говорила с тобой о будущем. Прости меня. Я любила тебя так, словно нам предстояло умереть через час. Ведь я родилась на двадцать четыре года раньше тебя, я была приговорена и тянула тебя за собой.

Он слушал её очень внимательно, с суровым видом. Она провела рукой по его встревоженному лбу, чтобы разгладить на нём морщинку.

– Ты представляешь себе нас с тобой вдвоём, Ангел, обедающих в Арменонвилле? Ты представляешь себе нас с тобой в обществе Лили и её юного любовника? – Она грустно засмеялась и вздрогнула. – Ах! Со мной всё кончено так же, как и с этой старухой… Скорей, скорей, малыш, беги догонять свою молодость, она ещё не вся растрачена на меня, её ещё хватит и для этой девочки, которая ждёт тебя. Ты уже отведал её молодости. Ты знаешь, что она не может удовлетворить тебя полностью, но тебя тянет к ней. Эх! И совсем не с этой ночи ты начал сравнивать… Не знаю, зачем это я даю вам советы и демонстрирую душевную широту? Что я, собственно, знаю о вас? Она любит тебя: настал её черёд дрожать, она будет страдать как возлюбленная, а не как развращённая мамаша. Ты будешь разговаривать с ней как повелитель, а не как капризный альфонс… Уходи, уходи скорее…

Она говорила с ним поспешно, молящим тоном. Он слушал её, стоя прямо перед ней, с голой грудью, с развевающимися волосами, и она, не в силах устоять, невольно потянулась к нему руками. Возможно, он угадал её движение и не стал уклоняться. Надежда, безумная надежда, подобная той, что может появиться у людей, летящих с башни вниз головой, вдруг вспыхнула в них, но тут же погасла.

– Иди, – сказала она ему тихо. – Я люблю тебя. Слишком поздно. Уходи! Но уходи сейчас же! Одевайся!

Она встала и сама принесла ему ботинки, положила перед ним смятую рубашку, носки. Он крутился на месте и неловко двигал пальцами, словно они окоченели, и ей пришлось самой найти ремень, галстук, но она не стала подходить к нему близко и помогать ему.

Пока он одевался, она часто поглядывала во двор, словно в ожидании автомобиля.

Одетый, он казался ещё бледнее, круги усталости увеличили его глаза.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она. И добавила робко, опустив глаза: – Ты мог бы… отдохнуть… – но тут же взяла себя в руки и заговорила с ним так, словно он находится в большой опасности: – Нет, нет, дома тебе будет лучше… Скорее возвращайся домой, ещё нет двенадцати, прими тёплую ванну, сразу придёшь в себя, тем более что перед этим прогуляешься по свежему воздуху… Вот, возьми свои перчатки… Ах да, шляпа твоя валяется на полу… Надень пальто, как бы не простудиться. До свидания, Ангел мой, до свидания… Вот так… Передай Шарлотте…

Она закрыла за ним дверь, и молчание положило конец её отчаянным бесполезным словам. Она услышала, как Ангел споткнулся на лестнице, и бросилась к окну. Он спустился с крыльца и остановился посредине двора.

– Он возвращается! Он возвращается! – вскричала она, воздевая руки к потолку.

Старая, задыхающаяся женщина повторила в удлинённом зеркале её жест, и Леа спросила себя, что у неё может быть общего с этой сумасшедшей.

Ангел подошёл к калитке, отворил её и вышел на улицу. Уже на тротуаре он застегнул пальто, чтобы скрыть помятую рубашку. Леа опустила шторы. Но она ещё успела увидеть, как Ангел поднял голову к весеннему небу и каштанам, усыпанным цветами, и стал прямо на ходу жадно вдыхать воздух полной грудью, точно пленник, вырвавшийся на свободу.