Ангел мщения

Он был уверен, что мать пострадала из-за дочери. На сто процентов был уверен. Не просто так она шифровалась. Не просто так не стала звонить со своего телефона. И не решилась звонить соседям. Мать бы, возьми она трубку, не выдала никогда. Соседи бы однозначно проболтались.

В чем в чем, а в этом он неплохо разбирался. Начал свой трудовой путь следователем, потом работал сотрудником детективного агентства, а закончил тем, что начал пробовать писать. И это было его ошибкой. Роковой ошибкой. Не надо было этого делать. Все Машка! Она виновата! Она заставила его поверить в свои силы и талант. А ни того, ни другого, по сути, не было. Он всегда был слабаком, нюней, алкоголиком. Кто с таким набором садится за перо?

Машка… Машенька… Маня… Мария…

Всю жизнь она ему исковеркала, все время заставляя верить в себя.

Сначала обнаружила в нем аналитические способности. Еще на третьем курсе литературного факультета.

— Ты так мыслишь, Кузьмич! Так мыслишь! — восхищенно округляла она прекрасные карие очи. — Шерлок! Просто Шерлок Холмс! Тебе надо идти в следствие!

Он послушался и пошел. Не потому, что ему это нравилось, а потому, что она обнаружила в нем способности к дедуктивному мышлению.

Продержался достаточно долго. И успешно работал. Но так ему было скучно, так невыносимо тягостно от грязи человеческих душ. И Машка-то, Машка к нему так и не переехала. Он ждал долгие десять лет. Слушал ее восхищенный лепет о собственных способностях и терпеливо ждал.

Не дождался. Она не переехала. И он запил. И улетел с работы. Полгода она боролась за него. Спасала, так сказать. Потом нашла ему новую работу, заставив поверить, что там ему будет даже лучше.

Ошиблась!

Отслеживая неверных жен и мужей, он затосковал еще больше. И уже через пять лет ушел, оставив в недоумении хозяина детективного агентства, платившего ему приличный процент со всех сборов.

И снова запил. И снова Машка его спасала. Договаривалась с врачами, укладывала на месяцы в клиники, записывала на приемы к психоаналитикам. Он послушно делал все, что она велела. И замуж больше не звал. Он уже не был ее достоин и понимал это. Понимал, что опускается.

А потом она усадила его за написание книг. Заставила вспомнить все самые страшные истории из его практики с требованием перенести все это на бумагу. Он снова послушался. И даже удалось издать несколько его произведений. Он оживился, немного разбогател. Сделал ремонт в своем маленьком доме. Полностью поменялся: коротко подстригся, отрастил щегольскую бородку. Начал носить стильные очки и модную одежду. Даже осмелился снова сделать Машке предложение. И она, что главное, не отказала. Обещала подумать.

И тут провал! Страшный, подкосивший его так жестоко, что он снова запил. И пил по позавчерашний день не переставая. Не так, конечно, как раньше пил, превращаясь в свинью и себя не помня. Нет. Он несколько поменял стиль. Он научился все время быть во хмелю, себя не роняя. И это Машку напугало больше всего. И она, всплеснув руками, сделала вывод:

— Все, на этом конец, Кузьмич! С этим мне не справиться.

И вдруг звонит. И снова предлагает ему какую-то авантюру. Очередной сюжет, будто бы для романа, еще никем не написанного. А ему плевать, если честно, на всю эту ерунду. И на Машкино одобрение, странно, но стало наплевать.

Тогда почему он здесь?

Сергей Кузьмич Авдеев, сорокапятилетний холостяк со странной биографией и странной привязанностью к одной-единственной женщине, не отвечающей ему взаимностью, осмотрел свое лицо в зеркале заднего вида.

Нормальное лицо. Даже приятное. Бороду он сбрил сегодня утром, и отросшие русые волосы зачесал назад, открыв высокий лоб и глаза нежнейшего голубого оттенка. Прямой нос, жесткая линия рта, все по-мужски приятное. Ну да, да, красные прожилки на носу и скулах выдавали в нем алкоголика со стажем. Но вот взгляд…

— Взгляд у тебя, Кузьмич, любую женщину способен соблазнить. Не ты, взгляд, — констатировала как-то давно, еще в студенчестве, Машка.

Было, было что-то такое в его взгляде бесовское. Он и сам этому объяснения дать не мог. Да и не старался. На Машку-то этот взгляд все равно не производил впечатления. Никакого!

Сергей Авдеев заворочался на сиденье, снова задаваясь вопросом: зачем он здесь. Никакого литературного произведения из этой трагедии — он точно знал — он творить не станет. И своим бывшим коллегам помогать не станет тоже. Хотя раньше, когда работал в детективном агентстве, баловал их этим иногда.

Тогда зачем?!

Он снова внимательно оглядел чужой двор — ухоженный, в цветах и подстриженных кустарниках. Представил себе маленькую девочку, выросшую здесь в девушку с неприметной внешностью. Так ее описала Машка по телефону. Представил ее безрадостную юность, лишенную мужского внимания, и неожиданно проникся к ней сочувствием. Да, да, он пожалел ее — неприметную, неказистую, любимую только матерью. Она же наверняка одна. Одна во всем мире. И сейчас ей ой как плохо! Ее несет непонятно куда, как щепку в половодье. И точно затянет в какой-нибудь водоворот. Прямо как его! И это было страшно безнадежно.

И он ее пожалел.