Ангел мщения

— В тюрьме, Ваня, подыхать все же лучше, чем на собственных загаженных простынях. Там на людях…

Философию его Иван не разделял, не понимал, но был признателен, получив согласие. И обязал Панкратова обеспечить брата на пересылке всем необходимым. Так он косвенно коснулся дела Киселевых-Панкратовых. Не безвозмездно, конечно, тоже не безвозмездно.

С семьи Киселевых он денег не тянул. Не имел никакого морального права. Ему их было в душе очень жаль. И он тайно порадовался, когда Киселев получил довольно мягкий приговор и со скамьи подсудимых отправился прямиком домой.

И вот он вдруг снова здесь. Зачем, спрашивается, явился?

— Иван Степанович, помогите. — Киселев неуверенно улыбался, прижимая руку к груди. — В изоляторе познакомился с одним мужиком. Правильный мужик, нормальный.

— Угу. — Он скептически опустил уголки рта. — Туда только такие и попадают, Киселев.

— Я не в том смысле. Я в другом. — Киселев замялся.

— В каком?

— Ну… Помог он мне там. Заступился, когда прессануть меня пытались. Вступился за меня. Говорил со мной. Правильно говорил. О Боге.

— А-а-а, тогда понятно.

Иван Степанович откинулся на спинку рабочего кресла, расслабившись окончательно. Никакого отношения визит Киселева не имеет к подмене подозреваемых в деле с наездом на его сына. Волноваться причины нет. За сокамерника хочет попросить. Или передачу передать. Или на свидание рвется. А может, и то и другое вместе.

— Как фамилия твоего благородного сокамерника?

Киселев назвал.

— Ну, сидит он еще. Суда ждет. А ты чего хотел-то? Адвоката ему оплатить? Так есть у него адвокат. Хороший адвокат.

— Да знаю я про адвоката. Передачку ему хотел передать. Сигареты, сало, носки шерстяные. Там холод собачий. Бетон. А у него ноги больные.

— Хорошо. Распоряжусь, — следователь опустил взгляд в бумаги. Подождал. Визитер не уходил. — Что-то еще?

— А свидание нельзя устроить, Иван Степанович?

— Свида-ание! Устрои-ить! — Он хмыкнул, коротко глянул на Киселева. — Нашел сводника.

А про себя подумал, что мужик сильно сдал. От того, пышущего гневом, ненавистью и жаждой мести здоровяка, который выл, плакал, матерился и пытался дотянуться до шеи Глеба Панкратова через полчаса после аварии, почти ничего не осталось. Сильно исхудал Киселев-старший. Ссутулился. Взгляд потух. Борода какая-то нелепая прибавляла ему лет десять возраста.

Сдал мужик, сильно сдал. И вопреки правилам, установленным самому себе, он снова пожалел Киселева.

— Хорошо. Будет тебе свидание с твоим сокамерником. Что-то еще?

— Нет, все, спасибо.

Киселев попятился к двери, руку все так и держал у груди, словно безмолвную клятву давал.

— Я распоряжусь, — пообещал следователь. — Позвонишь тогда, уточнишь дату.

— Спасибо, Иван Степанович. Спасибо.

Киселев исчез за дверью. И только тогда он встал с места и заходил по кабинету.

Мысли. Его одолевали всякие нехорошие мысли.

Что за блажь такая — напрашиваться на свидание с человеком, которого больше никогда в своей жизни не увидишь. Спасибо сказать?

Возможно…

Почему так долго ждал, освободившись в зале суда? В себя прийти не мог, душевные раны залечивал?

Тоже возможно…

А также возможно и другое.

Он вернулся к своему столу. Снял телефонную трубку и набрал номер следственного изолятора. Попросил нужного человека к телефону.

— Киселеву разреши свидание с одним из подследственных. — Он назвал фамилию. — Передачу еще прими.

— Будет сделано, Иван Степанович.

— Да, и на момент их свидания нужны уши. Сделаешь?

— Конечно.

— И обо всем потом доложишь.

— Без вопросов, Иван Степанович.

— Вот и ладно. Скажи… А там в самом деле холодно? В его камере? И правда носки шерстяные нужны? Ноги у него больные?

— Ну да, ревматизмом вроде страдает. Застарелым. Ходка-то уже не первая. У наших с вами старожилов по букету болезней.

— Это так.

— Ну и в камере в самом деле нежарко. Не топим уже. Май заканчивается.

— Ну, ты меня понял.

— Так точно, Иван Степанович. Все сделаем.

Он положил трубку. Дошел до окна, выглянул на улицу. Киселев медленно шел от управления в сторону автобусной остановки. Пешком явился? Не на машине? Ах да! Забыл совершенно, его же прав на управление транспортным средством лишили на два года.

Он смотрел в его сутулую спину, обтянутую темной футболкой, не отрываясь.

Что? Что на уме у этого человека, пережившего страшную беду? Беду, страшнее которой, по его мнению, в жизни нет и быть не может. Что он задумал? Зачем он рвется на свидание? Что-то узнать, о чем-то спросить или поблагодарить своего бывшего сокамерника?

Только — вопрос — за что поблагодарить? За то, что помог ему пережить тяжелые недели заключения? Или за то, что тот сумел найти способ отомстить за него?

Иван Степанович едва слышно выругался.

Он знал о взрыве в момент заседания. Знал, кто там погиб. Но ни разу до сегодняшнего утра не проводил никаких параллелей. А тут вдруг будто в темечко стукнуло.