У ее мужа, однако, подробности ее трудового дня особого интереса не вызывали. Он предпочитал большие семейные советы за ужином, на которых предполагалось обсуждать, что в доме нужно поправить и какие покупки планировать на ближайшее время. Последнее слово в таких обсуждениях всегда оставалось за ним — мать начала как-то тушеваться в своем собственном доме.
— Мама, да что же ты не сказала, что у тебя в комнате занавески рвутся? — бросила как-то в сердцах та, которую позже назвали Мариной, зайдя к ней в комнату, чтобы полить цветы. — Лучше бы мы их поменяли, а второй замок подождал бы.
— Ничего-ничего, — отмахнулась, смутившись, мать, — я их подштопаю — еще десять лет провисят. Неудобно мне ему о таких мелочах говорить — он и любой починкой сам занимается, и денег на все в доме дает…
Судя по всему, это чувство финансовой зависимости заставило мать все чаще и чаще (временами даже навязчиво) предлагать молодым свою помощь — особенно, когда у тех появились дети. Она даже заикнулась о том, что дочери не следует бросать работу — можно, мол, на полставки, с утра работать, а она пока с детьми посидит, а сама только во вторую смену выходить будет. Но зять решительно заявил ей, что дети с малолетства должны знать, что у них есть мать и отец, которые всегда будут в курсе всех мельчайших подробностей их жизни и не станут — в отличие от бабушек и дедушек — потакать всех их капризам.
Мать обиделась было на эти слова, но затем вспомнила, видно, свои деревенские корни и призналась дочери наедине:
— Прав он — как всегда, прав. Детей нужно в строгости воспитывать — со вниманием и заботой, но и спуску им не давать. А я бы не удержалась, чтобы их не побаловать — с тобой-то некогда было.
И с тех пор она ограничилась приготовлением воскресных обедов, когда та, которую позже назвали Мариной, с мужем уходили на полдня, чтобы погулять с детьми.
Когда же муж перешел работать в министерство, мать и вовсе стала его побаиваться. После ужина, когда он раскрывал газету, она тут же удалялась на кухню, чтобы вымыть посуду, и затем тихонько уходила к себе в комнату — и слышно ее было только, когда дети заходили к ней, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Если у той, которую позже назвали Мариной, случались ссоры с мужем, мать не вмешивалась, но всегда находила возможность отчитать ее на следующий день.
— Не спорь с мужем, дочка, — твердо говорила она. — Он умеет подальше нас с тобой в будущее заглядывать. Вот сейчас, видишь — квартиру ему дают, уедете вы от меня, а каково детям было бы, если бы они ко мне крепко привязались?
Нет, решила та, которую позже назвали Мариной, не будет она рассказывать матери о размолвке с мужем из-за встречи выпускников. По крайней мере, не сегодня. Или хотя бы до тех пор, пока сын с дочкой не уснут. С матери еще станется велеть ей возвращаться с детьми домой — чтобы не показалось со стороны, что она дочь против ее мужа поддерживает.
С этой мыслью она и вышла с работы и поехала домой.
Оставалась еще одна проблема — школьные занятия детей в субботу. Можно было бы, конечно, отвезти их к матери после субботних уроков, но пока с ними туда доберешься, потом домой… Так она к самому началу встречи — прямо впритык — и успеет. А ей нужно приехать раньше, чтобы внести в кассу столовой собранные ею деньги, и потом — ей хотелось собраться не спеша, привести себя в порядок, настроиться на нужный лад… Муж, пожалуй, будет недоволен тем, что дети занятия пропустят, но один раз, в кои-то веки… Он ее тоже, между прочим, подвел — пообещал детьми заняться, а потом взял и уехал, бросил все дела на нее одну… Вот она сама и решит, как с ними справляться…
В школе, дождавшись, пока дети собрались, она попросила их подождать ее в коридоре и подошла к столу учительницы.
— Елена Ивановна, — негромко проговорила она, — нам с детьми нужно прямо сейчас к их бабушке поехать. Так что они не смогут завтра в школу прийти, по семейным обстоятельствам. — Увидев нахмуренные брови учительницы, она быстро добавила: — Мы потом обязательно задание узнаем и выполним его — и классное, и домашнее.
— Что-то Ваш муж утром ничего об этом не говорил, — подозрительно прищурилась учительница.
— Эти обстоятельства только что возникли, — не моргнув глазом, ответила та, которую позже назвали Мариной, радуясь своей предусмотрительности — нехорошо, чтобы дети слышали, как их мать врет. Тихий внутренний голос с воодушевлением подхватил последнюю мысль — она мысленно огрызнулась, чтобы не вмешивался в чужой разговор.
— Записку напишите, — поджав губы, бросила учительница. — На имя директора. Мне по каждому «н/б» отчитываться приходится.
— Да-да, конечно, — торопливо согласилась та, которую позже назвали Мариной. — А можно листик у Вас попросить? И ручку тоже…
Через пять минут она вышла в коридор и подошла к детям, настороженно всматривающимся ей в лицо.
— Ну что, идем? — сказала она, взяв их за плечи и нетерпеливо подталкивая их к выходу.
— А что это ты так долго? — угрюмо спросил сын. — Я сегодня ничего такого не сделал.