Ангел-мститель (СИ)

Но на то, чтобы загнать меня в угол постепенно (втихомолку посмеиваясь над моими судорожными попытками представить дело так, словно меня ночью жажда замучила — вышел водички хлебнуть), ее неожиданного терпения не хватило — сразу вывалила на меня все результаты своей ночной слежки. И слава Богу — я тут же решил максимально придерживаться правды и свалил все на йогу. В самом деле, день такой нервный выдался — вполне логично было попытаться отвлечься от мирских пертурбаций. Вроде, поверила.

Честное слово, мой дар убеждения иногда даже меня самого удивляет!

И в последующие две недели, стоило ей — по привычке — начать гадать на пустом месте, что может происходить у Марины в голове, мне достаточно было напомнить ей ее же слова о важности доверия и терпения — она пристыжено замолкала. И даже Тошу потихоньку от меня не теребила. По-моему. Он бы мне проболтался. Наверное. Хотя он уже так увлекся поручением Марины, что, похоже, ничего вокруг не замечал.

Я пару раз спросил у него (вскользь, разумеется), что он там для нее насобирал. Он только головой покачал — никогда, мол, не предполагал, что можно так долго столько народа обманывать. Безнаказанно — судя по его тону, это было ключевое слово. И добавил, что теперь полностью согласен с Мариной — такое никому спускать нельзя! — и будет очень рад, если ей удастся этих мошенников к стенке прижать.

Я только плечами пожал — как я уже не один раз говорил, человеческие преступники никогда меня не интересовали. Для них органы правосудия существуют — как земного, так и небесного. А моя задача — о Татьяниной безопасности заботиться.

В свете же ее ухода с работы эта задача заблистала вдруг яркими, радующими глаз красками. Вы можете себе представить разницу в ощущениях ангела-хранителя, который, вместо того, чтобы вздрагивать ежеминутно, представляя себе все те опасности, которым может подвергнуть себя его слабо управляемый даже на близком расстоянии объект хранения, спокойно оставляет его дома — в уютной, знакомой обстановке, где ему ничего не грозит, поскольку все потенциальные возможности риска предусмотрительно устранены вышеупомянутым ангелом? Я знаю, что не можете — просто поверьте на слово.

Я ждал этого сладкого момента с огромным нетерпением и в предвкушении честно заработанной долгими годами безропотного и тяжкого труда передышки.

Татьяна, добрая душа, доказала мне всю тщетность моих ожиданий в первый же день своего декретного отпуска.

Вернувшись вечером домой, я прямо с порога учуял что-то неладное. Носом. Меня встретили запахи, которые обычно возникают в столовой средней руки, когда в ней проходят практику студенты-первокурсники. Ноги сами понесли меня в зону бедствия. Спасать то, что можно еще спасти. Если можно.

Отправив ее из кухни, чтобы не задеть ее чувства вопросами о том, как ей удалось пересушить, пережарить и пересолить столько продуктов одновременно, я в очередной раз вспомнил добрым словом Франсуа и Анабель, открывших для меня волшебные свойства соусов, способных отвлечь внимание даже истинного гурмана от чрезмерной экстравагантности основного блюда.

В целом, ужин вышел вполне съедобным. С легким, правда, привкусом экспериментальной кухни. Произведения которой могут даже вызвать интерес знатока. Один раз. На что я и намекнул Татьяне, предложив впредь придерживаться хорошо проверенных временем блюд, а главное — рук, ими занимающихся.

Одной, однако, катастрофой Татьяна — тоже, видимо, с нетерпением ожидавшая прихода ничем… нет, никем не стесненной свободы — решила в тот день не ограничиваться. Не моргнув глазом, она сообщила мне, что убрала квартиру. Всю. В мое отсутствие. Глаза у меня сами собой метнулись к окнам на балконе, и сердце тут же ринулось в пятки. Застряв по дороге в набитом результатами неудачного эксперимента желудке. Я привстал, чтобы облегчить ему путь к искомому пункту назначения. Затрепетав от благодарности, сердце рухнуло вниз, стремясь оказаться как можно дальше от любых мест-приемников Татьяниных сюрпризов.

Она вымыла окна. Стоя на подоконнике пятого этажа. Еще и размахивая, небось, при этом руками — от восторга, что никто не призывает ее робким голосом к благоразумию. Когда трудолюбие переходит в маниакальное саморазрушение, его так и следует называть. Я понял, что этому безобразию нужно пожить конец. Немедленно и любой ценой. Иначе с нее станется завтра по магазинам самой отправиться. Уф, прямо мороз по коже пошел!

Я развернул перед ней весь спектр вариантов отдыха — всех тех вариантов, о которых она с такой тоской вздыхала каждый рабочий день. Не подошел ни один. Женщина — что еще можно сказать! Как обычно — ей нужно то, чего нет, а когда оно появляется, уже не хочется. В точности, как с одеждой: пустой шкаф — нечего надеть, набей его битком — тоже самое. Единственное, что мне удалось из нее выдавить — это обещание не заниматься никаким физическим трудом в мое отсутствие. Слово свое она обычно держала, но я все же решил — на всякий случай — возвращаться домой как можно раньше.