Ангел на твоём подоконнике

Ему просто необходимо было знать, что с Забавой ничего не случилось, пока он не имел возможности за ней присматривать.

А всё, что стояло на пути Габриэля к этой цели, пробуждало в нём такие разные и непонятные чувства: тревогу, злость, смятение и безысходное отчаяние.

Плевать ему было на то, что у него оказалось сильнейшее сотрясение мозга, а переломанные рёбра и нога мешали нормально передвигаться, ему нужно было показаться на глаза маленькой хрупкой девушке, придумывающей эльфов и драконов, чтобы услышать её облегчённый вздох и увидеть трогающею губы светлую улыбку.

И Габриэль обязательно бы сбежал к ней! Полумёртвый бы приполз, на остатке последних сил, если бы не родители Феликса.

Они у парня были такими замечательными! И бог знает почему, но Габриэлю было ужасно стыдно, что настоящий сын им частенько грубил и незаслуженно обижал, словно это он сам совершал такие неприглядные поступки. Только слёзы матери останавливали Габриэля от побега из больницы. Они ранили его так же сильно, как и мысль о том, что Забава сходит с ума, вот уже который день ожидая его появления в парке.

В день, когда Габриэля выписали из больницы и сняли гипс, он попросил отца отвезти его в парк на перекрёстке проспекта Победы и улицы Весенней. А перед тем как сесть в машину долго смотрел на своё отражение в стекле дверцы, всё ещё с трудом принимая свою новую внешность: Феликс был русоволосым, высоким и крепким, эдакий русский богатырь с косой саженью в плечах. И ощущать себя в его шкуре Габриэлю было некомфортно, хотелось сбросить с себя десяток килограмм его мышечной массы и, легко оттолкнувшись от земли, взлететь вверх. Вот только крылья он отдал в обмен на это тело, обитать в котором ему теперь придётся до конца своих дней, и Габриэль надеялся, что никогда об этом не пожалеет.

Как же тяжело ему давались шаги по парку. Травмированная нога ощущалась чужеродной и слабой. Габриэль молил бога лишь о том, чтобы она в самый неподходящий момент не подвернулась, и он не упал. Это было бы ужасно. Опозорился бы перед Забавой он вряд ли, с её-то слепой любовью к Феликсу, а вот напугал бы до заикания точно.

Но ведь он шёл к ней не для этого. Собственно, зачем он это делал, Габриэль пока и сам не понимал. Его тянуло к Забаве, вело как на верёвочке, и все мысли были о ней, словно ничего другого кроме неё в этом мире не существовало.

Габриэль вздрогнул от неожиданности и замер, когда в конце дорожки у одной из скамеек заметил знакомую коляску и сидящую в ней девушку, нахохлившуюся, словно продрогший воробей.

Воздух в груди внезапно закончился и руки от волнения начали дрожать.

Сколько раз Габриэль представлял себе эту встречу, но в реальности оказался к ней совершенно не готов. Ему казалось, что он ужасно глупо выглядит в этих брюках со стрелками и коротком чёрном пальто, неуютно обтягивающем его широкие плечи. Куда лучше были свободные ангельские одежды и белые крылья за спиной. А ещё Габриэль не знал, как подойти к девушке и о чём с ней заговорить. Что если она не захочет с ним общаться, или развернётся и уедет?

Кажется, впервые Габриэль испытал и понял что такое страх. Подняв голову к небу он с надеждой посмотрел в сереющие небеса и искренне попросил того единственного, кто мог ему помочь:

— Сделай что-нибудь! Пожалуйста!

Холодный ветер залез Габриэлю за воротник, пронизывая тело холодом, закружил у ног белую позёмку, и сиганул к инвалидной коляске, вырывая из рук Забавы исписанные мелким кудрявым почерком листки бумаги.

Испуганными птицами они разлетелись во все стороны, устилая заснеженную дорожку, и Габриэль, прихрамывая, бросился вперёд, поспешно подбирая с земли очередное творение девушки, стараясь не потерять ни одной его страницы.

Сложив листы в стопку, он опустил взгляд на ровные ряды строчек и не смог сдержать улыбки, когда прочитал описываемый Забавой полёт на драконе. Это было трогательно и прекрасно до покалывающих в затылке мурашек.

Подняв голову, он шагнул растерянно моргающей девушке навстречу и тихо спросил:

— Это ты написала?

Она судорожно глотнула воздух и неуверенно кивнула.

— Мне понравилось, — улыбнулся Габриэль. — Дашь почитать ещё?

— Дам, но я не уверена, что остальное тебе тоже придётся по душе, — смущённо пролепетала Забава.

В груди Габриэля горячо и беспокойно билось сердце. (Горячее, беспокойное в груди Габриэля билось сердце.) Трепетно, волнительно, радостно (—) от того, что видел мягкую улыбку на розовых губах девушки, вспыхивающие искорки в её огромных глазах — голубых, как чистые озёра, отражающие в себе безбрежное небо, и чувствовал её запах. Она пахла нежностью, искренностью, добротой и чем-то сладким, дурманящим голову. И Габриэля шатало, словно от рюмки самогона Ильинишны, пока он слушал её звенящий серебряным колокольчиком голос и смотрел на её губы, вызывающие странное, безотчётное желание потрогать их кончиками пальцев, а потом попробовать на вкус.