Среди гостей был русский художник Иван Матвеенко. На плохом английском он громко ругал современную Россию, то критикуя политиков, то набрасываясь на своих коллег по цеху.
– Создаётся впечатление, что вы чересчур нетерпимы, – крутилась вокруг Матвеенко какая-то грудастая женщина в багровом платье и такого же цвета губами.
– Знаете, мадам, есть два способы говорить о недостатках. Первый – поливать грязью. Этим занимаются мерзавцы всех мастей. Второй способ – диагностика, разбор ситуации с целью её исправления. Этим занимаются патриоты. Но патриотов всегда ненавидят мерзавцы и стараются вывернуть всё так, будто именно патриоты поливают грязью свою родину. Мне плевать, что напишут обо мне критики и что будут на каждом углу кричать мои недруги. Мои картины – это моя твёрдая позиция.
– Ваши картины похожи на карикатуры.
– Так и есть. Я высмеиваю.
– Что именно высмеиваете?
– Всё!!! Слишком много порочных людей пришло во власть, – самозабвенно выкрикивал Матвеенко. – Это во-первых. А во-вторых, эти порочные люди не стыдятся своих пороков, а наоборот выставляют их напоказ. Есть ли будущее у такой страны? Да, есть, как у всякой иной страны. Вопрос лишь в том, какое это будущее. Мне бы хотелось гордиться моей родиной, но пока у меня нет для этого достаточно оснований. Мечты о лучшем – это лишь мечты.
– Простите, но разве не верите вы, что с этими пороками можно справиться? – спросил де Бельмонт.
– Всё эгоистичное, всё враждебное человечеству, как писал Достоевский, все дурные страсти человечества – за них. Как им не восторжествовать на гибель миру!
– У вас апокалиптическое настроение, – усмехнулся Жан-Пьер.
– Вы тоже так думаете? – агрессивно повернулся Матвеенко к Насте. – Вы тоже против меня? Вы же русская!
– Я считаю, что люди должны быть добрее. И даже оправданная критика не должна быть злой.
– Я не злой! – воскликнул Матвеенко. – Я громкий. Хочу, чтобы меня услышали!
– Везде хватает таких крикунов, – сказал Жан-Пьер, отводя Настю в сторону. – Жалкий тип. Не терплю бесполезную критику, она похожа на тявканье.
– Но ведь он имеет право высказаться.
– Он высказался, – ответил де Бельмонт, – и не доставил никому удовольствия… Ему место на площади, среди демонстрантов, там его слова будут иметь эффект. А здесь собралась буржуазия, которой нет дела не только до проблем России, но и до проблем своей собственной страны. Здесь собрались для отдыха… Ты не устала? Хочешь побыть здесь ещё или поедем домой?
– Хочу прогуляться по набережной.
Тут кто-то осторожно коснулся де Бельмонта. Жан-Пьер обернулся. Перед ним стоял невысокий мужчина, одетый в мятый костюм.
– Здравствуй, Жан-Пьер. Не ожидал? – глаза мужчины смотрели осоловело.
– Здравствуй, Тибо, – сказал де Бельмонт.
Последний раз де Бельмонт видел Тибо Демьяна лет шесть или семь назад. Они вместе начинали в журналистике, затем Тибо стал специализироваться на военной тематике, сотрудничал с каким-то военным журналом, ездил неоднократно в Африку и на Ближний Восток, а потом исчез.
– Ты вернулся в богему? – спросил де Бельмонт.
– Да… В каком-то смысле… – замялся Тибо и нервно взлохматил волосы надо лбом.
– Выглядишь немного помятым, – и Жан-Пьер нарисовал пальцем в воздухе неровный овал, изображая кривой портрет Тибо Демьяна. – Похоже, ты пьёшь сегодня с утра.
– Единственная теперь для меня радость, – прозвучал невесёлый ответ. – Знаю, ты не любишь пьяных, но уж потерпи, прости старому другу его единственную слабость.
Видя, что Жан-Пьер не представляет ей собеседника, Настя тихонько отошла в сторону.
– Меня пригласил сюда Кингсли, – сказал Тибо. – Случайно столкнулись на днях. По-моему, пригласил из жалости. Уловил запах водки, увидел мои заспанную рожу, услышал мою невнятную историю…
– Ты на мели? – де Бельмонт провёл рукой по мятому лацкану пиджака Тибо.
– Пишу для одного швейцарского журнала. Там заправляют гомосексуалисты. Представляешь – я пишу для голубых? Раньше я плюнул бы в глаза тому, кто нарисовал бы мне такое будущее. Меня же тошнит от них!
– Почему порвал с военными?
– Устал от крови и пороха. Я считал себя честным, но кого интересуют мои взгляды? Пиши, что велят. Военная промышленность меньше всего заботится о мнении пишущей братии.
– Это и понятно. Значит, ты порвал с ними?
– Ну да… Можно сказать и так…
– Тебя выгнали?
– Да… Понимаешь, пьют все, но не всех за это отправляют на гильотину.
– Да, мы все равны, но равны не во всём, – согласился де Бельмонт.
– Мне захотелось спрятаться, убежать от острых тем, рассказывать о пустяках… Деньги – не главное…
– И ты связался с голубыми?
– Не поверишь, но я не мог найти ничего больше. Третий год пишу для них. Опротивело.
– Ты же сам хотел рассказывать о глупостях, о пустяках.
– Надоело… Но кому я теперь нужен?
Тибо потупил взгляд.
– Я весь в долгах… Давай выпьем?
– Мне пора уезжать, старина.
– Послушай, мне нужны деньги. Если бы ты мог…
– Сколько нужно?
– Тысячи три для начала, – пьяно промямлил Демьян.
– Что значит «для начала»?
– Ну…
– Лучше я помогу тебе с работой. Хочешь попробовать свои силы ещё раз? Я дам тебе рекомендацию.
Тибо неопределённо развёл руками.