Ангел от Кутюр

Настя с недоверием взяла книгу, и на её лице отразилось огромное удивление, когда она ощутила тяжесть книги, и едва не выронила её.

***

Настя любила бродить по улицам, трогала потрескавшуюся штукатурку старых домов, вслушивалась в собственные шаги, кормила птиц, подманивала их крошками от круасана, и порой пичужки даже заскакивали на её ладонь. Тогда Настя замирала, боясь спугнуть их, и задерживала дыхание, но пташки через секунду-другую взмахивали крылышками и шустро улетали, чтобы вскоре вернуться опять.

– Ты видел? Жан-Пьер, они клевали у меня с руки! – кричала она, не в силах сдержать восторг.

– Тебе все доверяют.

Настя благодарно припадала к Жан-Пьеру губами.

В те дни казалось, что им двоим принадлежало всё возможное человеческое счастье. Настя была неуёмной, она бегом поднималась и спускалась по ступеням, не стояла на месте ни минуты, переполняемая энергией юности, с которой ничто не может сравниться. Жан-Пьер нередко останавливался и смотрел на свою возлюбленную издали, потому что тягаться с её подвижностью ему было не под силу. Настя возвращалась вприпрыжку, часто напевая что-то.

– Ты не хочешь туда? – указывала она рукой в ту сторону, откуда прибежала только что. – Там красиво.

Он отрицательно мотал головой.

– Пойдём лучше в кафе и выпьем вина.

– С удовольствием, – соглашалась девушка.

Но ей всё же удавалось время от времени увлечь де Бельмонта куда-нибудь вверх по склону, чтобы оттуда полюбоваться красными черепичными крышами деревень.

– Сказочная панорама, – полной грудью вздыхала Настя, и Жан-Пьер, стоя подле неё с трудом сдерживался, чтобы не опрокинуть девушку и не овладеть ею на пыльной земле под шуршание густых зелёных кустов. Она угадывала его желания и укоризненно покачивала головой. – У тебя одно на уме, милый.

– В этом нет моей вины. Я всё время хочу тебя.

– Потерпи, нельзя же заниматься этим беспрерывно! – игриво грозила она пальцем.

– Не могу справиться с собой, – смеялся он задорно, по-мальчишески. – Ты возбуждаешь меня.

В ответ она целовала его – легко, шутя, без страсти, и тотчас бежала прочь.

Они путешествовали без всякой цели, наслаждаясь своей свободой от каких бы то ни было дел, останавливались там, где им нравилось, и любовались природой, пили вино, лакомились фруктами.

То и дело они заходили в кафе, заказывали что-нибудь выпить и, сидя за чашкой чая в тени тентов, вели неспешный разговор.

– Обожаю море, обожаю горы, обожаю небо! – Настя обводила глазами горизонт и жмурилась от удовольствия, как котёнок.

– Ты обожаешь всё.

– Да

– Счастливая.

– А ты разве не счастливый? – хватила она его за руку и тянула куда-нибудь к обрыву, с которого открывалась сине-зелёная масса лениво качавшихся морских волн.

– Я тоже счастлив, – отвечал он.

– Нет, ты разве не всё любишь? Можно ли что-то не любить в природе? Ах, как хорошо здесь! – её руки обвивали его шею. – Как чудесно!

– Я не люблю, когда что-то давит на меня, когда моря, например, становится слишком много.

– Как это?

– Быстро насыщаюсь.

– Понимаю… Это как с едой, верно? Одно и то же на завтрак, обед, ужин… Ты уже устал здесь? Неужели Лазурный берег может надоесть? Это же такая радость!

– Для меня радость – это твоё присутствие, – смотрел он на неё влюблёнными глазами, – и возможность обнимать тебя…

Отдохнув, они шли дальше, а иногда почти сразу устраивались в другом кафе, чтобы заказать ещё воды или вина, и опять болтали о чём-то. Настя старалась устроиться ближе к опрыскивателям, освежавших посетителей брызгами воды, и непременно смотрела на море.

– Оно лазурное, по-настоящему лазурное!

Иногда она вдруг вставала и требовала немедленно идти дальше.

– Что тебе не понравилось тут? – не понимал де Бельмонт.

Отойдя подальше от кафе, Настя объясняла.

– Опять эти старушки с минералкой. Мы видели их в соседнем кафе. Одни и те же люди.

– Ничего удивительного: крохотная деревня.

– Пойдём домой. Я устала.

– Ты никогда не устаёшь.

– Те не менее… Хочу не видеть никого. Хочу быть с тобой вдвоём… Чтобы никто нас не видел… Солнце обостряет желания. Мне хочется целоваться…

Занимаясь любовью, Настя никогда не была одинаковой: она то громко стонала от пронзительного наслаждения, то отдавалась любовной игре молча, то её веселила сосредоточенность де Бельмонта, и она подтрунивала над ним, не позволяя расслабиться, то сама молчаливо и усердно трудилась над его телом, как если бы выполняла сложную работу, но потом всё-таки, доведя любовника до исступления, впивалась в него, чтобы получить свою порцию удовольствия, то содрогалась всем телом, будто её бил электрический ток, и ещё долго не успокаивалась после того, как миновал оргазм, то ей было щекотно, и она извивалась, хохоча от каждого прикосновения и превращала секс в неугомонную детскую забаву, то впадала в нежность и превращалась в расплавленный и податливый воск, из которого можно было вылепливать любые фигуры.

Насытившись любовью, Настя ныряла в бассейн, а потом звала Жан-Пьера на море.

– Мы должны плавать, должны качаться на волнах…