Ангел от Кутюр

В Париже произошла задержка, и самолёт вылетел почти на час позже, поэтому Логинову пришлось ждать. Но счастливая улыбка на его крупном бородатом лице не позволяла думать, что ожидание утомило его. Логинов был не только прекрасный режиссёр, он также умел хорошо играть. Дружба и гостеприимство требовали крохотных жертв, самым незначительным из которых было время.

– Здравствуй, Жан-Пьер! Здравствуй, мой дорогой друг! – Логинов расцеловал де Бельмонта в обе щеки, и заставил того поморщиться от уколов жёсткой чёрной бороды. – Наконец-то я смогу окружить тебя вниманием, как это делаешь ты во Франции.

– Спасибо, Павел.

– У нас с погодой не очень. Дожди зарядили, но вообще-то погода тёплая. Ты бывал в Москве раньше?

– Лет семь назад.

– Давненько. Я в Париж чаще наведываюсь, – засмеялся Логинов и вцепился в ручку чемодана де Бельмонта и быстрым шагом направился к выходу. Жан-Пьер пошёл за ним, придерживая на плече ремень сумки, в которой находился его ноутбук. На улице уже стемнело, светили фонари. Павел указывал куда-то рукой. – Нам туда, машина там…

В дороге Логинов много говорил, делился своими творческими замыслами, шутил, расспрашивал. Жан-Пьер с удовольствием слушал его, иногда отвечал, но больше молчал. Мелкий дождь стучал в стёкла. Асфальт казался зеркальным, огни фар и фонарей плавали по дороге мокрыми разводами. Облака мокрой пыли, поднимавшиеся из-под колёс, вились позади машин мутными шлейфами.

– У вас в дождливую погоду никогда не бывает грязно, как у нас, – посетовал Логинов. – Для Москвы непогода превращается всегда в бытовую катастрофу.

– Климат, – ответил де Бельмонт.

– Дело в другом, – засмеялся Логинов. – Но не будем об этом…

Въехав в пределы Москвы, де Бельмонт сразу заметил, что столица России заметно выросла вверх, приобрела новый лоск. В сравнении с тем городом, в котором он гостил семь лет назад, нынешняя Москва выглядела значительно шикарнее, эффектнее, помпезнее. Она вся светилась, сверкала, переливалась.

– Огромный город, – сказал де Бельмонт.

– К сожалению, величие города определяется не его размерами и не огнями рекламы, – возразил Логинов.

– Тебе не нравится Москва? – удивился Жан-Пьер. – Я недавно вернулся из Нью-Йорка, он тоже громаден, но он другой.

– Нью-Йорк и Москва – это разные миры. Америка развивалась естественно, а мы вылепливали себя в болезненных порывах ненужного подражания. Мы хотели быть похожими на кого-то. То, что нормально для Нью-Йорка, неприемлемо для нашей столицы. Настоящая, русская Москва умерла, погибла в натиске бурных застроек. Ты говоришь, что она красива. Не спорю, её новый облик соответствует «стандартам» любого европейского бизнес-центра, – рассуждал Павел, – но любой европейский город имеет ещё и своё настоящее лицо, историческое, традиционное. Москва не имеет такого лица. Её историческое лицо разбито, раздавлено, уничтожено. Ради чего? Скажи мне, Жан-Пьер, ради чего, ради каких таких ценностей? Да, я согласен с тем, что всякий город изменяется, старое вынуждено отмирать, уступая дорогу новому. Но должно же быть уважение к истории. Ты видел Дрезден, Жан-Пьер? Ты помнишь, что сделали с ним англичане и американцы? Сожгли дотла! Разбомбили так, что плавился камень! За что? За какие грехи досталось этому несчастному городу? Там не было ни армии, ни военных баз, там жили мирные обыватели… Впрочем, это к делу не относится. Германия уважает свои корни, своё прошлое, свои города. Германия вложила сумасшедшие деньги в восстановление Дрездена, и теперь его центр выглядит так, как он выглядел сотни лет назад. И только чёрные камни в основании некоторых зданий – единственные камни сохранившиеся после той страшной бомбардировки – показывают, из каких руин немцы подняли Дрезден и вернули ему его историческое лицо… А мы? Что мы? Разве мы хуже? А вот получается, что хуже… И мне стыдно за всё современное московское уродство, которое принято называть новой Москвой… Да, Москва красива, но красота её похожа на лицо фотомодели, раскрашенной в соответствии с установленными стандартами. Эта красота условна, Жан-Пьер, она похожа на цветную бирюльку. Много блеска и много безвкусицы.

Де Бельмонт не мог поддержать Логинова в его горестных речах, потому что не понимал, о чём плакал Павел. Ему нравилась Москва. Это был город, соответствовавший времени. Это был город, значительно чище многих европейских столиц. Это был город людей, не стеснявшихся своей уверенности и силы. Это был город мощного прыжка из прошлого в будущее. И де Бельмонт сказал об этом Логинову.

– Ты хорошо подметил: прыжок из прошлого в будущее, – согласился Павел. – Но мне не нравится жить в прыжке. Мне хочется чувствовать настоящее, потому что будущее без настоящего – это уродство. Мы пытаемся догонять кого-то, а нам не надо догонять, нам надо жить сегодняшним днём.

– Но это и есть сегодняшний день, – возразил де Бельмонт, кивая на огромные здания.

– Ты не понимаешь, Жан-Пьер.