Ангел пригляда

Суббота понимал это, понимал лучше кого бы то ни было. Ах, Боря, Боря, что же ты, как же это… Последний романтик, демократ, политик, плейбой, вице-премьер, донжуан, любимчик мамы и Ельцина, обалдуй, прущий с открытым забралом на власть, на саму смерть даже! Неужто лежать тебе теперь в твердом дубовом гробу – бездыханному, мертвому, с чужим лицом? Нет-нет, не будет этого, не будет никогда – он, Суббота, не позволит, не даст, он все вспомнит, он успеет, придет на помощь, он здесь уже… не зря же дан ему дар, в конце-то концов!

Суббота стиснул зубы, зажмурился так, что поплыли желтые круги от фонарей. Мелькало перед глазами бородатое лицо отца Михаила, высился на горизонте архангел с черными крылами, плыл в пустоте безвидный Дий, брели сквозь выжженное, лишенное воздуха пространство мертвые серые скалы – но лица Бориса не мог он извлечь из бездны.

Он скрипел зубами, мычал, бил себя по лбу: вспоминай, вспоминай – но не мог, не мог… Неужели это все? Неужели Борис обречен…

Отчаяние захлестнуло его, откатилось и сменилось каким-то ровным, подлым спокойствием. Душа словно окаменела – пусть будет, как будет.

Миша понял все без слов, ничего не спросил. Молча завел мотор, машина резво двинулась вперед. Катились мимо фонари, сияла реклама, дома, длинные и короткие, тянулись в прерывистую строчку: точка-тире, точка-тире, тире-тире-точка.

– Куда мы? – равнодушно спросил Суббота.

– Есть один врач, – хмуро отвечал Миша. – Гипнотерапевт. К нему едем.

– От алкоголизма лечить меня думаешь? Поздновато будет…

Миша даже не покривился на мрачную шутку. Вечной его голубоглазой веселости как не бывало, глаза смотрели на дорогу темно и сосредоточенно.

– В сон тебя будем погружать, – наконец выговорил он. – И вытряхивать из подсознания все, что там накопилось.

Суббота промолчал. Надежда умирает последней – так, кажется, это все называется. Его надежда уже умерла, а вместе с ней умерли, отошли все другие чувства. Он ощущал только одно – страшную, смертельную усталость. Все остальное было ему безразлично, он хотел прийти домой, упасть на постель, заснуть и не просыпаться… Может быть, никогда. Он хотел забыться и заснуть… Но не тем холодным сном могилы… А может быть, и тем, какая, в сущности, теперь разница. То, что он видел тут – что нового еще могут ему показать за последней чертой? Более страшного, мучительного… Уже он точно знал, что нет там никаких шипящих сковородок и ледяного озера тоже нет, нет рогатых чертей с вилами, беспощадно и увлеченно свежующих вечно живых покойников… А то, что есть, то не хуже и не лучше нынешнего. Может быть, формы имеет другие, но что такое форма в сравнении с отсутствующим содержанием? Нет-нет, не нужно ничего, все суета сует… на свете счастья нет, но есть покой и воля. Воли тоже нет, но покой, покой, наверное, еще имеется. Он отказался от соблазнов, которые предлагали ему князь и Диана, но, кажется, имеет право на обычный, простой человеческий покой. Покой, каким бы он ни был…

– Вставай, – тряс его за руку Миша, – вставай, некогда нам. Отоспишься потом.

Суббота с трудом разлепил веки, вылез из машины, послушно двинулся за Ковалевым. Рассеянно оглянулся… похоже на Петровку, да, Петровка. Значит, ехали совсем недолго. Точнее, недалеко, по нынешним пробкам могло быть и долго. Как во сне, поднялся он по ступеням, увидел золоченую табличку «Доктор Л. Н. Гаврилов, гипнотерапия», перешагнул через порог, в каком-то помрачении прошел по длинному и неровному, как змея, коридору, замешкался… Миша втолкнул его в смотровую.

Доктор Гаврилов совершенно был не похож на доктора, скорее, на миниатюрного борца сумо, особенно если снять с него халат и оставить в одной набедренной повязке. Издали он казался огромным, но, приблизившись, Суббота понял, что ошибся. Гаврилов едва ли был выше метра шестидесяти, солидности добирал за счет небывалой толщины. Халат казался на нем чехлом для небольшого дивана, маленькие глазки потомственного самурая трудно пробирались через складки жира, глядели смутно и недовольно, как будто их побеспокоили прямо среди обеда. Он стоял перед книжной полкой на небольшой, но очень, видимо, крепкой лестнице и листал толстенный том.

«Интересно, как он в гипноз погружает? – вдруг подумалось Субботе. – Может, просто падает на пациента сверху?»

– Сьто сьручирося? – спросил доктор Гаврилов с чистейшим японским акцентом. Суббота подумал, что, может быть, первое впечатление о нем как о борце сумо было не таким уж и неверным. Могут же быть совсем маленькие борцы сумо, так сказать, карманные…

– Вот, доктор, клиент память потерял. А вспомнить очень надо, – сказал Миша.

Доктор поглядел на Субботу с большим неудовольствием, тяжело вздохнул, поставил фолиант на полку и не торопясь, одна нога за одной, слез с лестницы. Подошел к Субботе вплотную, глянул снизу вверх, приподнял пальцем веко, разглядывал пожелтевшую склеру.

– Аракогорик? Водоку пюём? – осведомился строго.

– Обижаете, доктор, – отвечал Суббота. – Исключительно виски.

А про себя подумал, что не такой уж он специалист, этот толстяк, – водку от виски отличить не может.