Ангел сердца

– Меньше всего я хочу знать, что вы собираетесь с ними делать. Единственное, что меня сейчас интересует – это то, что вы собираетесь рисковать жизнями десятков граждан, и я хочу понять, оправдан ли этот риск, – спокойно, но настойчиво произнес Васильич.

– Мне кажется, не Вы, а я осуществляю руководство штабом. Этот вопрос уже согласован и решение по нему вынесено.

– Хорошо. Но вы же не можете заставить людей участвовать в этом?

– Нет. Заставлять я не намерен. Повторюсь, у нас цивилизованное демократическое государство, – делая акцент на каждом слове, произнес тот. – Уверен, люди сами стремятся помочь своему городу и близким, вынужденным терпеть лишения. Разве не так?

– Я согласен, – первым отозвался Дима, и глаза всех присутствующих устремились на него.

«Нет! Что ты делаешь?» – мысленно взывала я, но он даже не обратил на меня внимания.

– На что ты согласен? – фыркнул Васильич, – Ты ещё ходить-то толком не можешь.

– А мне ходить и не требуется. А уж до электрички как-нибудь доберусь.

– Мне кажется, тебя не только в живот пуля задела, – с укоризной заявил Васильич, но его тотчас перебил довольный голос.

– Я не сомневался, что в нашем городе найдутся достойные граждане, настоящие патриоты! – штабский так расчувствовался, что даже пожал Диме руку.

Тот принял это с некоторым смущением, и всё-таки его решение, как и выражение лица, было твердым и непоколебимым. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как выдавить из себя:

– И я тоже.

Прежде, чем кто-то успел отреагировать на мои слова, Дима отчеканил с неизменным спокойствием:

– Нет. Я считаю, что девушкам там не место.

Его слова и взгляд целиком были направлены штатскому, словно он меня и за человека не считал. Конечно, за свою смелость он быстро получил хорошую репутацию в его глазах, но я не готова была сдаваться так быстро.

– Думаю, инсценировка получится более убедительной, если в электричке будут не только мужчины и парни, но и девушки. Иначе может показаться, что набирали группу бойцов, а не эвакуировали обычных граждан.

Я знала: штабский не мог со мной не согласится. Он колебался лишь доли секунды, а затем сказал:

– Уважаю. Вы тоже поедете, если не передумаете, конечно.

Я знала, что иду на верную смерть, но впервые мне было всё равно, что со мной станет. И только легкий трепет в груди свидетельствовал о том, что сердце ещё живо и не очерствело окончательно. Может быть, это моё предназначение – ценой собственной жизни спасти этот город? Что ж, это не самая худшая миссия.

– Я не передумаю, – произнесла я с такой уверенностью, что даже Дима с неизменной ему сталью в голосе мог бы мне сейчас позавидовать.

Я украдкой бросила на него взгляд и заметила, как напряжено и сосредоточено было его лицо. Внутренне я ликовала победу, но, оказалось, что существовать моему триумфу было недолго, так как Дима вдруг произнес:

– У меня есть идея получше.

Штабский чуть наклонил голову, приготовившись слушать, в его глазах явно читался интерес к разгоревшейся дискуссии.

– Для этого не потребуется рисковать таким количеством жизней. Я пойду к стебачам, встречусь со своим братом и разыграю историю, будто здесь узнали о моей причастности к ним и хотели убить, поэтому я вернулся, возненавидев весь мир и уверовав в их идею справедливого общества. Я расскажу им о якобы планах властей, о том, что слышал. И когда они пойдут атаковать, вы будете ждать их в условленном месте, вооруженные и готовые к этой встрече.

Дима закончил свою речь и впервые за время своего монолога взглянул на штабского. Все молчали, пораженные этой мыслью. Я знала, что реакция на услышанное у нас у всех разная – представителю штаба идея Димы наверняка придется по душе, а я не могла поверить, что Дима способен на такое. Это же жестоко. Погибнет столько людей! И пусть они одержимы идеей «справедливого общества», но они всё равно люди. А может быть, это единственный возможный способ их усмирить? Что я знаю о политике? Ровным счетом ничего. Я просто хочу жить в мирной обстановке, с родными и близкими, и быть счастливой.

Но больше всего меня поразил не тот факт, что вооруженного столкновения всё же не избежать, а то, что Дима сам предлагает себя в виде жертвы. Это невообразимо. Так не должно быть! Я на собственной шкуре испытала жестокость этих людей, кроме того, я больше чем уверена, что во второй раз они не поверят Диме. Он уже предал их, и не однажды, если считать наш побег неделю назад. Неужели он сам не понимает, на что идет? Ради чего? Что он хочет доказать и кому? Штатскому – что он смелый? Или мне – что последнее слово всегда должно оставаться за ним?

Я старалась справиться с нахлынувшей на меня слабостью и страхом. Мне хотелось чувствовать смелость, решимость, может быть, даже злость. Вскочить бы сейчас, закричать, заставить к себе прислушаться. Вместо этого я сидела на краю койки и нервно теребила собственные пальцы.