Ангел скорой помощи

Буржуазная концепция семьи, которую они изучали в школе и гневно осуждали, казалась ему архаичной, давно нерабочей моделью, сданной человечеством в утиль за ненадобностью.

Чтобы брак был слиянием семейных капиталов, сделкой, где решение принимают родители жениха и невесты? Бред собачий! Какой идиот на это согласится? Разве что последний проходимец, беспринципный альфонс или наглая корыстная девка, и то все хорошие люди станут их презирать, и счастья они не увидят как своих ушей.

А теперь вдруг выясняется, что модель вполне себе рабочая и в высшем обществе брак по расчету горячо приветствуется, если, конечно, расчет верный.

Ладно бы еще это было фанаберией старшего поколения, которое, добившись успеха, сразу ощутило в себе древние царские корни и захотело жить по дворцовому этикету, – еще куда ни шло, но как Оля, добрая и теплая девчонка, добровольно соглашается выйти за равнодушного человека ради благополучной и успешной жизни, было выше понимания Колдунова.

Тут Ян сообразил, что это мужской инстинкт собственника включил в нем режим старой бабки, и засмеялся. До гневных филиппик на тему «куда мы катимся, а вот в наше время» стоит подождать еще лет тридцать. Как минимум.

Что было, то было, того не вернешь и не изменишь. Надо радоваться, что Оля нашла жениха себе по душе, и от чистого сердца пожелать ей счастья, которое, кстати, для нее вполне реально. Несмотря на то что Константин Петрович упорно наряжается в психопатско-сверхчеловеческие одежды, он уважает людей и ценит их свободу, а главное, честен.

Странное чувство вдруг посетило Яна. Как будто он еще совсем молодой, только вступает в настоящую жизнь, но если обернуться, то позади уже много всего. Жизнь представлялась веселой игрой, когда в любую секунду можно крикнуть «чур, я в домике» и начать все заново, а оказалось, что уже приняты самые важные решения и многого в своей судьбе не изменить, как бы ни хотел.

Вдруг с пугающей ясностью, так что сердце екнуло, Ян ощутил неумолимую силу прошлого. Обида, которую он нанес Соне, останется навсегда. Поженятся они когда-нибудь или нет, ничто не изменит того факта, что он уходил от нее к другой девушке, которая тоже навсегда останется в его сердце.

Что же делать? Приказать себе быть осмотрительнее и серьезнее, но существует большой риск, что через двадцать лет он горько пожалеет о тех решениях, которые сейчас кажутся ему на сто процентов правильными. Пожалуй, единственное безошибочное предсказание будущего, это что ты все равно ошибешься.

С этой утешительной мыслью Ян уснул.

* * *

– Давай протокол напишем, а посмертник завтра, – глухо сказал Владимир Андреевич, закуривая, – или нет, знаешь что, лучше сейчас все оформим, чтобы в следующий день не тащить.

Коротко кивнув, Костя раскрыл операционный журнал и стал заполнять шапку, пока начальник отделения глубоко и нервно затягивался сигаретой.

– Жалко ребенка, – сказал Костя.

– Да, очень. Но мы все сделали правильно. Какой выбор-то у нас был?

– Никакого. Без операции она бы все равно долго не прожила.

– Вот именно. Мы ведь тоже не боги, не все ошибки природы нам подвластны. Тяжело на столе терять, но без этого в нашей работе не обходится.

Костя поморщился. Хотелось поскорее закончить этот день, уйти из клиники и избавиться от непривычного и неприятного чувства свинцовой тоски оттого, что ему не жаль этого несчастного ребенка.

– Не повезло бедняге, родилась не в то время и не у тех людей, – вздохнул заведующий, листая толстую историю болезни.

– Давно пора стерилизовать алкоголиков, – буркнул Костя.

Владимир Андреевич искоса взглянул на него:

– Честно сказать, иногда, глядя на таких Юлечек, я и сам так думаю. Но, Костя, это шаг на запретную дорогу.

– Можем случайно не дать шанс Бетховену?

– Ну Бетховен такой один даже не на миллион дебилов, а на все человечество, так что статистика не на его стороне, – усмехнулся Владимир Андреевич, – дело не в результате, а в том, что на эту дорогу просто нельзя ступать, если мы хотим оставаться людьми. Нельзя, и все. Ладно, хватит философии, давай писать.

Костя взял ручку.

Протокол операции Владимир Андреевич продиктовал, а посмертный эпикриз предоставил на откуп Коршунову, дав только самый общий план. Ребенок детдомовский, с множественными пороками развития, серьезно проверять историю не будут, на ЛКК не потянут, и родителей нет, которые могли бы писать жалобы, так что можно сильно не стараться и доверить аспиранту оформление истории. Главная трудность этого занятия – уместить все диагнозы в соответствующих графах бланка.

– Ладно, не кисни, – сказал начальник, уходя, – наша совесть чиста, мы сделали что могли. Как оформишь историю, закинь на пост, утром старшая в морг отнесет.

– Так точно, Владимир Андреевич.