Ангел скорой помощи

– Я имею в виду, отправляетесь на консультации пешком и в одной робе, когда специально для этой цели существует разгонная машина.

– Да ну, еще рухлядь гонять! Там что тачка, что водители на ладан дышат, пока они соберутся, я десять раз уже пешком дойду. Так а вы что, на машине ездите?

– Безусловно!

– Ну вы уникальный, конечно, человек.

Пожав плечами, Коршунов вышел. В кухне загремела посуда, и Ян закрыл глаза под эти домашние звуки.

– Я это делаю не из барства, – с нажимом произнес Константин Петрович, ставя рядом с кроватью Яна табуретку, накрытую чистым полотенцем, – а потому, что так положено. Нам с вами вполне по силам пробежать ночью из одного корпуса в другой, а если на консультацию вызывают женщину? Академический городок, знаете ли, хоть и в центре расположен, но на территории у нас полно глухих мест и укромных углов, в каждом из которых может прятаться грабитель или убийца. Приятно, думаете, женщине бежать в два часа ночи по темному, можно сказать, лесу, шарахаясь от каждого куста?

– Думаю, что нет.

– Вот именно! А водитель уже привык, что врачи перемещаются между корпусами пешком, и ходит на работу спать, и засыпает он с главной для советского человека мыслью «ага, сейчас, буду я за такие деньги еще что-то делать. Скажите спасибо, что я вообще пришел». Поэтому, когда ему вдруг дадут распоряжение доставить врача Иванову из пункта А в пункт Б, он прежде всего подумает, что врач Иванова невелика, вообще-то, барыня. Все пешком бегают, а она, видите ли, ножки намочить боится. Ишь какая! Воодушевленный светлой коммунистической идеей, что у нас все равны и все обязаны задницу рвать на британский флаг ради общего дела, он с легкостью придумывает отговорку, например, аккумулятор сел, так что пусть Иванова берет ноги в руки. Иванова так и делает, в результате чего ее убивает злоумышленник. И учтите, Ян Александрович, это я не фантазирую, такие случаи действительно имели место.

– Не все водители лентяи.

– Допустим. Только если орган не работает, он атрофируется, это закон. Пусть водитель добросовестный человек, но вы сами говорите, что машина на ладан дышит. Администрация не ремонтирует, новую не приобретает, потому что зачем, если никто не ездит?

– Вы меня извините, Константин Петрович, но, похоже, меня сейчас стошнит от вашего занудства, – на правах больного Ян решил высказать, что накипело, и не прогадал. Верный клятве Гиппократа сосед только снисходительно кивнул и притащил из кухни огромную кружку чая с лимоном, а пока Ян пил, сбегал в магазин.

Есть совсем не хотелось, но Коршунов своим тонким психопатическим чутьем как-то угадал, принес трехлитровую банку персикового сока с мякотью и детское питание. Они были холодненькие и кисло-сладкие, а главное, не требовали пережевывания, что имело ключевое значение, ибо носом Ян дышать не мог.

Ян то забывался сном, ярким и пугающе похожим на явь, то просыпался, не до конца понимая, кто он и где находится. Константин Петрович часто заходил к нему, приносил воду и градусник и казался тоже не совсем реальным.

Один раз Коршунов вместо чая почему-то принес черновик статьи Яна, включил верхний свет и заявил, что статья – полная серость и из Колдунова никогда не выйдет научного работника. Ученую степень он, конечно, получит, но это будет диссертация ради диссертации, не более того.

Ян хотел возмутиться в том смысле, что от кого я это слышу, но внезапно оказался в комнате один и так и не понял, приснился ему Константин Петрович полностью или он вырубился в заключительной части его монолога.

Потом вдруг привиделась Полина Георгиевна, и снова Ян не понимал, во сне это или наяву. Знал, что она мертва, но ведь это знание тоже могло ему присниться…

Полина Георгиевна ехала в трамвае. Увидев ее в окно, Ян яростно замахал ей и побежал вслед, но Полина Георгиевна отвернулась, поудобнее перехватив стоящую у нее на коленях безразмерную клетчатую сумку.

На остановке Ян вскочил в трамвай, подбежал к Полине Георгиевне, но та снова отвернулась, спрятала глаза и не захотела с ним разговаривать, потому что он внезапно снова оказался на улице, а трамвай убегал по рельсам, раскачиваясь и звеня.

Улица была Яну совсем незнакома. Стояли желтые сталинские дома с колоннами, обрамленные деревьями с сочными кронами, солнце заливало пейзаж, так что глаза почти слепило, но почему-то не встретилось Яну ни одной живой души, кроме Полины Георгиевны в уехавшем трамвае.

Оглядевшись, он вспомнил, что обязательно надо спросить, где Наташа, рванулся с места, но трамвай уже исчез из виду и куда направился – непонятно, потому что на улице больше не было рельсов.

Тут у Яна закралось подозрение, что, наверное, он все-таки спит, и навалилось темное беспамятство, в котором были еще какие-то мучительно яркие видения, к утру, слава богу, исчезнувшие без следа.

Утром стало немного полегче. Обязанности головы все еще исполняло ведро с цементом, и шатать начинало от одной мысли о том, чтобы встать с кровати, но все-таки Ян начал ориентироваться в окружающей обстановке и самом себе относительно верно.