— Ты можешь себе представить, — продолжал сверлить меня взглядом карающий меч, — что получится из мелкого — с такими-то родителями — когда он к нам попадет? А теперь и твоя … девчонка туда же? К ним же теперь впору личных телохранителей приставлять!
— А это не твоей ли службы обязанность? — Я похолодел, вспомнив способность Дары определять враждебные намерения лишь по эфемерной эмоциональной составляющей.
— А моей службе крылья подрезали, — огрызнулся карающий меч. — И как бы не из того же источника. Вот нутром чую какое-то непонятное движение в глубинах, а если я чего-то не понимаю — это не к добру.
Я без малейших колебаний вновь возложил на себя обязанности единоличного телохранителя своей дочери. В этом, мы с карающим мечом, к моему удивлению, оказались едины — посвящать ее опекуна в сложившиеся обстоятельства было рискованно. Адекватностью реакции он никогда не отличался, и даже попробуй он скрыть свою панику, юный любимчик светлых тут же это учует.
Мне же ввести его в заблуждение помог, как ни странно, он сам. На сей раз я решил следовать за ними с Дарой в видимости — не хотелось подпитывать их беспечность в отношении постоянного присутствия инвертированного ангела неподалеку. И мои истинные намерения прекрасно замаскировались текущей операцией, к которой карающий меч, разумеется, подключил юное дарование, что и дало мне повод искать их с Дарой общества каждую их свободную минуту.
Признаюсь, поначалу это новшество в общении с моей дочерью было мне в тягость — особенно, при виде ее откровенного удовольствия от того, что ей больше не нужно покидать своего кумира ради встреч со мной. Я все время подталкивал последнего к высказыванию своих соображений по тем или иным аспектам нашего вынужденного сотрудничества, чтобы у него не было времени сканировать мое эмоциональное состояние.
Говорил он хорошо — спокойно, уверенно, с глубокой убежденностью и без повадок провинциального фокусника, присущих его родителю. Всегда по существу, не растекаясь мыслью по древу, но с прочной и очевидно хорошо продуманной аргументацией — и, вновь не скрою, довольно скоро ход его мыслей начал вызывать у меня настоящий интерес.
Больше всего меня заинтриговали его рассуждения о самодостаточности человеческой личности — практически недостижимой в тепличных, комфортных условиях и потому столь редко встречающейся среди людей. Крайне странно было слышать собственно наши идеи о незаменимости испытаний в формировании этой самой личности — от наследника светлых, с маниакальным упорством пытающихся вести человечество за руку на всех этапах его развития.
Я предложил юному ревизионисту провести объемный анализ данного вопроса — с исторической, географической и социальной точки зрения — в надежде подбросить свою личную вязанку хвороста в явно разгорающееся пламя несогласия с доминирующей доктриной.
Одним словом, вырвавшись из-под ежеминутного подавляющего влияния светлых, Дарин приятель оказался довольно интересным собеседником, и, чтобы не испортить впечатление, я даже сознание его не сканировал, когда он увлекался и ронял мысленный блок.
А вот в отношении моего сознания деликатность оказалась не ко двору, как показалось мне однажды спустя некоторое время.
В тот день я отвез домой сначала Дару, а потом уже ее приятеля — очень оживленный у нас с ним разговор получился. И в самом его разгаре перед моим мысленным взором возникла четкая до пронзительности картина искусственного луга.
— Здравствуйте, надеюсь, не помешал, — тут же раздался у меня в голове чрезвычайно возбужденный голос Гения. — Вы мне срочно, очень срочно нужны!
— Буду через пятнадцать минут, — мысленно ответил ему я, донельзя встревоженный.
Высадив юного философа, я немедленно выехал на уже пустынную к вечеру дорогу вдоль реки, съехал на обочину, заглушил машину, перешел в невидимость и одним мысленным броском перенесся к Гению.
Он ждал меня в своих апартаментах на ногах и, судя по всклокоченному виду, метался туда-сюда перед моим приходом. Увидев меня, он мгновенно приложил ладонь ко рту и резко замотал головой. Я проглотил все свои вопросы и лишь вопросительно глянул на него.
— Очень рад Вас видеть, — беззаботно почти промурлыкал он. — Пойдемте, я хотел проверить, насколько ощутимы новые ловушки на Пути.
Скрипнув зубами, я молча пошел за ним к массивной двери. На этот раз он открыл ее сам, еще до того, как мы к ней приблизились, и, ступив через проход, резко захлопнул пинком ноги.
— Блок, — коротко велел он мне совершенно другим тоном.
Уже вообще не зная, что думать, я поставил мысленный блок, все также не сводя с него глаз.
— Услышать нас здесь вряд ли смогут, а мысли лучше придержать, — лихорадочно забормотал он, и, не переводя дыхания, продолжил, обращаясь уже ко мне: — Мой дорогой Макс, я должен, просто обязан встретиться с этим полукровкой!
— У него есть имя, — неожиданно вырвалось у меня.