— Опусы тебе передавали в том тайнике, — продолжил Стас. — С этим тоже чем проще, тем труднее поймать. Но ты там больше никого не видел — с тобой записками общались. Все, связь только по существу и в случае острой необходимости.
— Я понял, — уже увереннее повторил я. — Как Татьяна?
— Нормально, — исчерпывающе ответил он. — Молчит.
Скорчиться на диване после разговора мне удалось без малейшего усилия. Похоже, дела обстоят куда хуже, чем мне казалось, когда я рисовал себе картины бушующей Татьяны. Она либо говорит, либо думает — и мой собственный опыт однозначно утверждает, что когда она замолкает, это намного опаснее.
Что и подтвердилось, когда Стас неожиданно вызвал меня поздно вечером.
Татьяна всегда умела заставить меня совершать немыслимые подвиги. Ее воображение гарантировало, что эти подвиги с виду будут просто невозможными, а ее непоколебимая вера в меня рубила на корню малейшее мое поползновение признать свое поражение.
Нет, вы не подумайте — я был глубоко тронут ее категорическим отказом бежать без меня, но когда, наконец, эти женщины поймут, что моральную поддержку герою в поединке лучше оказывать из безопасного далека? Так, чтобы он не косил одним глазом на противника, а другим — на опасности, которые могут грозить вдохновительнице. Вот кто-нибудь когда-нибудь слышал о косом победителе в турнире? Может, неспроста такие случаи в истории не зафиксированы?
И вызывать ее бесполезно — к моим разумным доводам она прислушивалась, лишь когда я в невидимости был, и то через раз. Мне освобождаться немедленно нужно! Вместо того, чтобы со всем присущим мне молчаливым достоинством дождаться того момента, когда меня соизволят выслушать.
И вот как мне теперь стратегию выстраивать — не зная, не почерпнули ли уже в сознании Татьяны факты, камня на камне от этой стратегии не оставляющие?
Логика в ее словах, конечно, есть, — прервал хаотический поток моего сознания голос Стаса. — Если упор делать на то, что память к ней не вернулась, исчезать ей сейчас нельзя.
Нет, ну как ей это удается? Как ей удается заставить любых — даже самых матерых — ангелов с ее голоса петь?!
— Значит, вносим в твою версию дополнение, — продолжал тем временем Стас. — На распространение опусов ты согласился от незнания окраски психа, отчаяния и желания наказать наблюдателей.
— Это еще зачем? — воспользовался я поводом выплеснуть, наконец, наружу кипящее возмущение.
— Затем, что это — наш единственный общий мотив, — рявкнул он. — Затем, что так тебя целая толпа хранителей поддержит. Затем, что это подтвердит версию внештатников и не даст им копать дальше — пока они на тебя мелкое хулиганство вешают.
— Чего? — опешил я.
— По всем статьям, ничего больше у них против тебя нет, — уверенно заметил Стас, — так они и этому рады. Раздувают, конечно, о недостойном высокого звания ангела поведении, но мы центр тяжести к наблюдателям сместим.
— Кто мы? — быстро спросил я.
— Твоя задача — продержаться неделю, — пропустил он мой вопрос мимо ушей. — Затем Татьяна выберет мой отряд…
— С этого бы и начинал! — снова не выдержал я.
— … и сразу же отправится на землю, — опять проигнорировал он мое замечание. — Дави на прошлое, на все фокусы наблюдателей, потребуй приобщить к делу свидетельства других хранителей с мелкими — я пару дней потяну с поиском старых и сбором новых…
— Стас, какую неделю! — завопил я. — За это время Татьяну просто схватят и проверят ее память!
— Этот момент проработан, — туманно уверил он меня. — К концу недели изъявишь желание показать внештатникам тайник…
— Зачем? — напрягся я.
— Отсюда я тебя не вытащу, — буркнул он с досадой. — Мои орлы, конечно, спят и видят штурм внештатников, но это точно не моя юрисдикция. А вот когда тебя к тайнику выведут — только по моему сигналу! — то там тебя и встретят, и примут. Больше тебе знать пока не надо.
А я и не хотел знать никаких подробностей — ввиду все еще возможной встречи с целителями. Когда Стас отключился, я остался лежать ничком на диване, недоверчиво всматриваясь в слабый огонек, робко замерцавший в обрушившемся на меня мраке.
На земле я наколлекционировал много надежд и чаяний, но самой яркой моей мечтой было поприсутствовать на заседании контрольной комиссии, которая будет решать вопрос принятия Татьяны в родные пенаты.
Этого удовольствия нас обоих лишили.
Все последнее время я предвкушал момент, когда в конце обучения, перед лицом аттестационной комиссии, без малейших колебаний, ясным и звонким голосом Татьяна — лучшая выпускница в своей группе — выберет подразделение хранителей. К зависти всех остальных отделов. К досаде Стаса. И к полному удовлетворению одного быв… Нет, хранитель бывшим не бывает — одного когда-то обычного хранителя, который достиг невиданных высот профессионального мастерства и воспитал поистине гениальное пополнение родному подразделению.
А то, что высоты были достигнуты под градом пинков будущего пополнения, родному подразделению знать необязательно.
Меня еще и этого собрались лишить?