Ангел в эфире

— Я только хотела, чтобы ты перестал сюсюкать с Алиной… Все-таки это вредно, — произносит она, обреченно сознавая, что полностью зависит от этого среброволосого человека с холодным лицом, он ее начальник, между прочим, дед ее ребенка и, кроме всего прочего, ее официальный муж.

— Свою дочь я буду воспитывать по собственному разумению, — заявляет Игорь Ильич, а Настя благоразумно молчит, покорно поникнув головой.

Она полностью в его власти. Он сможет сделать с ней все, что угодно, — ведь он могущественный человек, ее начальник, ее муж. Но может быть, когда она встанет на ноги, окрепнет, ей удастся освободиться от его тотальной стреноживающей власти? Когда-нибудь… Хоть когда-нибудь!

Улыбнувшись сквозь слезы, Настя склоненно касается губами его седого виска.

— Прости меня, — шепчет, — я сама не знаю, что делаю. Я так нервничаю в последнее время…

— Ничего, — с достоинством отвечает Игорь Ильич, отворачиваясь.

А Настя, глядя на редко окропленный волосами затылок, обещает себе: «Когда-нибудь, уже скоро… Когда Алина немного подрастет…»

И в то же время беспомощно чувствует — никогда.

Утреннее молчание между супругами — тяжелое, как булыжник. Угнетающее, пудовое молчание. Нарушив его, Игорь Ильич произносит, глядя мимо жены в распахнутое окно:

— В среду тебя вызывают на Старую площадь. Это по поводу президентского эфира.

Но Настя не ощущает при этом никакого особенного счастья. А ведь вызов в Администрацию Президента — это очередная вершина ее карьеры. И то, что в Кремль не приглашают смазливых дурочек с федеральных каналов, а зовут именно ее, — этот факт сам по себе значит очень, очень много!

Но это значит ничтожно мало, если внутри тебя вместо живописного рельефа души простирается мрачная, выжженная ненавистью пустыня. Холод. Тоска. Боль.

Откуда он узнал?

Кремль — это и тот краснокирпичный замок, который показывают восторженным экскурсантам, и множество служб, разбросанных по Москве, и Старая площадь, где Настя появилась за полчаса до назначенного времени, взволнованно покусывая губы. Кремль — это вышколенная предупредительность охраны, бюро пропусков, затхлый советский запах, пропитавший евроремонтные стены, мягкие ковры приемной, неудобные кресла для посетителей, снисходительность президентского помощника, обходительность его же…

Гайдуков заученно объясняет Насте, отделываясь обобщенным неличностным «мы»:

— Мы бы хотели… Нам желательно… Мы надеемся, что…

Подразумевая под местоимением «мы» не столько весь государственный аппарат, сколько конкретного человека с определенными чертами лица и определенными повадками.

Гайдуков говорит, что недаром из массы кандидаток выбрали именно Плотникову — на нее возлагают особые надежды. Что обстановка в стране сейчас такова, что народ надо успокоить. Что лучшей кандидатуры не нашлось, потому что всем известны экранная доброжелательность Насти и ее сердечность — эти качества должны выгодно оттенять мужественность главы государства и его отческую власть. Что проработанные вопросы ей передадут для ознакомления, но президент любит импровизировать, чему надо по возможности способствовать и что надо по необходимости оттенять. Что люди, которые будут задавать вопросы, уже отобраны и проинструктированы должным образом, но все же они не профессионалы, поэтому Настя должна предвидеть возможные сбои и мягко микшировать их доброй шуткой, умелым комментарием.

Настя согласно кивает, а в конце визита интересуется невзначай:

— Скажите, а почему вы выбрали именно меня?

Гайдуков осторожно скалит свои ровно-белые, только что от лучшего протезиста зубы:

— А разве вам муж ничего не говорил?

— Нет. — Девушка хмурится при упоминании об Игоре Ильиче.

— Тогда вам лучше спросить у него, — намекающе улыбается президентский помощник.

После недавнего скандала, когда дело чуть было не дошло до драки, Настя вообще боится разговаривать с мужем. Она явно избегает его, предпочитая худой мир доброй ссоре.

Вы думаете, недавний семейный скандал сколько-нибудь повлиял на него и он перестал хотя бы идиотически сюсюкать с ребенком? Ничуть не бывало! Как будто бы она не просила изменить его дурацкую манеру общения с дочерью, как будто не объясняла ему всю пагубность подобного поведения! Как будто она вообще ничего не говорила ему! Как будто она не имела права что-либо требовать от него!

Игорь Ильич поступает назло ей. Посмотреть только, как он вытягивает девочку из кроватки, когда она еще не совсем проснулась, как перед завтраком сует ей в рот конфету, как, не стесняясь жены, принимается за свои глупые игры и ребяческие смешки! Он балует ребенка совершенно невыносимо, так что, когда Настя хочет взять дочь на руки, девочка обиженно морщит лицо и вырывается от нее к отцу. Тянет к нему ладошки.