Ангел в эфире

У Николая Баранова и его жены Веры имелся один-единственный ребенок, сын Сергей, Настин друг детства. Однако для девочки это был вовсе не любимый друг, тот, что понимает тебя с полуслова, которому скажи «а», он подхватит «бе», а друг вынужденный, которою нужно было терпеть, целому что нетерпение Насти было бы осуждено родителями, как с одной, так и с другой стороны. Малолетняя дружба вовсе не переросла в юношескую сердечную дружбу, как то, очевидно, планировали Барановы…

Да и не могло быть никаких чувств между Настей и этим толстым Сережей… Ну разве можно влюбиться в человека, про которого помнишь, как он, сопли на кулак намотав, ревел белугой, когда Настя двинула его ногой в живот, переоценивая амортизирующее действие брюшного жира. И вообще он был ни рыба ни мясо, ни мужчина, ни человек, а всего лишь сын дяди Коли Баранова, Бараненок, как тайно звали его у Плотниковых с дружеской, чуть насмешливой теплотой.

Поскольку Андрей Дмитриевич метил в министерское кресло. Баранов, прекрасно осведомленный о столичных амбициях своего шефа, считал пост директора завода уже как бы своим, мысленно примериваясь к персональной «Волге». к продбазе. к шестому распределительному складу. которыми его семья пользовалась в высшей степени умеренно, только благодаря снисходительности Андрея Дмитриевича, а не по праву, как хотелось бы. И служебной машины у Баранова не было (по должности не полагалось). пробавлялся он обыкновенными «Жигулями», и за границей бывал всего-то раза три — выпускали его с трудом, неохотно, только на пару с Андреем Дмитриевичем. как будто не обнаруживая в нем необходимой для зарубежной поездки советской надежности. И не Мопассана ему предлагали в подписных изданиях, а отечественного Салтыкова-Щедрина — как будто с тайным намеком предлагали, с подспудным презрением, с подвохом.

Между тем Андрей Дмитриевич слишком задержался в директорском кресле, рождая у своего заместителя сначала легкое, а потом все более тяжелившее сердце недовольство. Впрочем, в глаза Баранов ничего такого не говорил, однако регулярно справлялся у патрона, что слышно в министерстве и слышно ли что вообще… Андрей Дмитриевич давно уже решил для себя, что. когда его назначат министром. то заместителем своим, одним из трех заместителей, он обязательно поставит своего верного друга Колю, и потому отнюдь не отказывался делиться с ним сокровенными надеждами и утопическими планами, которые, к сожалению Баранова, так и остались надеждами и планами.

В начале девяностых, когда первобытный капитализм преобразил не только саму жизнь, но и то. что питало эту жизнь, — сердца людей, когда дружба сделалась враждой, сыновняя любовь — дочерней ненавистью, Баранов наконец осознал, что жизнь его практически завершилась, а он так ничего и не достиг: и жена-то у него осталась без норковой шубы, ходит в мрачно-вдовьей каракульче. и сын-то у него балбес, с тройки на тройку в машиностроительном институте перебивается, да и сам он втуне тратит нерастраченные силы на мелкую ежедневную суетню. И это при том, что вызрели в душе его силы общероссийского, ультрагосударственного масштаба! Однако, как и тридцать лет назад, он все еще прозябает от зарплаты до зарплаты, и заводских акций при приватизации ему ничтожно мало досталось, и вообще обидно, и в частности… Ох, обидно!

Постепенно понял дядя Коля Баранов, что в эти смутные непредсказуемые времена Андрей Дмитриевич совершенно не нужен нынешнему министерству, а значит, ему лично, кроме вечного заместительства, ничего не светит. И обиделся он от этого и на судьбу, и на своего патрона, ни в чем, впрочем, не повинного, потому что Плотников всегда пестовал своего заместителя, и выплачивал ему премии, и даже бестолкового сына его, Сережу Бараненка, по связям своим пристроил сначала в райисполком, а потом, когда тот самоликвидировался, в областную администрацию на непыльную должность, не требовавшую от юноши особых умственных усилий, а требовавшую только исполнительности и не дававшую ему за это ничего, кроме необходимого для пропитания денежного минимума.

А еще обиделся Баранов, что на предприятие по производству ширпотреба, которое некогда было организовано для директорской дочурки, его сына не взяли — мол, какой из парня директор, курам на смех! — а пропихнули туда сначала внучатого племянника Натальи Ильиничны, а когда тот проворовался, вообще аннулировали заводик, невзирая на протесты Баранова и на его клятвенные обещания спасти дело. Оскорбившись, Николай Федотович прекратил зазывать Плотниковых на семейные праздники и дни рождения, да и сам перестал захаживать в гости по-соседски. Вскоре он продал дачу, а на вырученные деньги купил подержанную иномарку, которая ломалась чаще, чем ездила, и даже во время простоев ломалась из-за своего вредоносного характера.

Но своей душевной чистоте Андреи Дмитриевич не знал, чему приписан» такое охлаждение. Потом отыскал умозрительную причину (болезнь супруги Баранова) и успокоился. И в свою очередь, тоже, перестал приглашать заместителя на семейные праздники.