Однажды Щугарев не в службу, а в дружбу попросил девушку об услуге. Надо было съездить в Вашингтон, чтобы встретиться там с кем-то из посольства и забрать отправленную по дипломатическим каналам посылку — ее передал сыну любящий папаша-генерал. Сам Щугарев, по его словам, никак не мог вырваться, — ему предстояла съемка важного «пакета». Пришлось ехать Насте, у которой, как на грех, оказался свободный день.
Встреча с представителем посольства проходила в лучших шпионских традициях. В вокзальной сутолоке человек в темных очках молча вручил Насте небольшую коробку и так же молча удалился. Коробка оказалась легкой — всего-то килограмма два живого веса — и мало походила на съестную передачу.
Девушка покаталась на такси, осматривая город, и вечерним поездом вернулась домой.
Щугарев долго расспрашивал Настю, не было ли на вокзале чего-нибудь подозрительного, не интересовался ли кто содержимым свертка. Услышав, что ничего подобного не было, он успокоился, объяснив свою тревогу тем, что человеку из дипмиссии запрещено оказывать подобные услуги и он страшно рисковал своим положением.
На вопрос, что в посылке, Щугарев небрежно ответил, что так, ничего особенного, — икра и водка, однако ни икры, ни водки не предъявил, заявив, что уже сдал товар в русский магазин за валюту. Пришлось поверить…
А ровно через два дня Щугарев бесследно исчез. Его не было ни в квартире, которую он занимал с мутноглазым тихоней Борчиным, ни на студии. Его не было и в том самом баре, где его не раз видели. Лизка отыскала чернокожую подавальщицу-разлучницу, но мулатка на все вопросы, задаваемые на чистом английском языке, только глупо пялила выпуклые очи и взволнованно трясла высокой, явно силиконовой грудью.
Между тем Щугарев не объявлялся. Практикантам грозила головомойка от надзиравшего за ними посольского товарища, который и под серым гражданским пиджаком сохранял форменную выправку. Несмотря на либеральные времена, стажеры опасались досрочного возвращения к родным пенатам — наказания, грозившего в советские времена несчастным туристам, которые не сумели выявить в своих рядах тайного невозвращенца.
Нервная Лизка, уже присмотревшая себе для брачной эмиграции одного престарелого мальчугана и теперь умело томившая его обрывистыми подходами к своему телу, рыдала вслух, бормоча насчет засранцев, которые другим людям жизнь портят. Ей страшно не хотелось возвращаться на родину, ведь престарелый мальчуган не далее как вчера предложил перевезти ей вещи в свой дом, и вдруг все рушится, летит в тартарары, оборачивается прахом!
— Я знала, знала, — рыдала Лизка, капризно топая ногой на Настю, которая, по ее мнению, одна виновата была в случившемся — хотя бы тем, что не вывела на чистую воду своего ухажера. — Щугарев всегда казался мне таким подозрительным!
Только тогда Настя припомнила частые отлучки своего поклонника и то, что его однажды видели на противоположном конце города с неким странным гражданином средних лет, с которым Щугарев не мог иметь никаких отношений, поскольку по возрасту гражданин явно не годился для юношеской дружбы.
Решив, что чистосердечное признание лучше, чем дамоклов меч неизвестности, ребята сообщили о случившемся в посольство. Пытались известить родителей Щугарева об исчезновении их отпрыска, но их телефон упорно не отвечал, отзываясь длинными гудками.
А через пару часов диктор вечерних новостей торжественно сообщил, закончив рассказ о перевороте в Зимбабве, что еще один генерал КГБ, просветленный наступившей в России демократией, попросил политического убежища в Соединенных Штатах Америки. Фамилия генерала была Щугарев.
Услышав это, стажеры потрясенно переглянулись. Вот это была новость!
В следующие дни их поочередно тягали на беседы, во время которых ясноглазые дяденьки с пронизывающим взором и четко обрисованными бицепсами выдаивали из ребят информацию о перебежчике.
— Вы были подругой Щугарева, — говорили они Насте, на что девушка краснела, прятала взгляд и даже тихо попискивала, протестуя против слова «подруга». — Вы должны были замечать его настроения…
Девушка уверяла, что ничего «такого» она не замечала.
— С кем из американцев он встречался?
Но, кроме подозрительного господина средних лет и чернокожей соблазнительницы из местной «тошниловки», Настя никого не смогла вспомнить.
— Как часто Щугарев звонил своему отцу? О чем они говорили?
Настя признавалась, что да, звонил, конечно, но о чем они говорили, она не знает, потому что в это время беседовала по соседнему телефону со своими родителями, и ей было не до чужих разговоров.
А потом эти люди пронюхали о поездке в Вашингтон… Настя порядком струхнула, когда ей предъявили глянцевые фотографии, на которых неизвестный в очках вручал девушке подозрительный сверток.
— Но Витя сказал, что в посылке лишь водка и икра… — бормотала Плотникова, обливаясь горестными слезами. — Я не знала, что там ядерные секреты. Там ведь были ядерные секреты, да?