Ангел в петле

— А вы — серьезно? — не меняя позы, поднимая на него глаза, ответила она вопросом на вопрос.

Савинов пожал плечами, зажмурился и ткнул правым указательным пальцем наугад.

— Хорошо, что в карту попал, — с усмешкой сказала Рита.

Он открыл глаза, палец его упирался в белый край карты.

— Вторая попытка, — объявила Рита.

На этот раз он постарался попасть в европейскую зону страны, дабы не оказаться на Северном полюсе или, что было бы тоже крайне нежелательно, в горячих точках, с щедростью разбросанных по всему государству Российскому.

После второй попытки, ощутив под пальцем мелованное поле, он открывал глаза с опаской: вначале один, потом другой. Палец упирался в северную столицу.

— А почему бы и не Петербург? — спросила Рита. — Город хороший, я его люблю. А могла бы, попади иначе, полюбить и Грозный… А ты?

— Думаю, нет.

— А слабо было бы поехать?

Савинов молчал, глядя на ее улыбку.

— Со мной? — не отставала Рита.

— Не вижу в этом никакого смысла. — Он решил принять дуэль. — Даже с тобой. Тем более с тобой.

— Почему же?

— Не дело это — подвергать риску жизнь любимой женщины. Недостойно мужчины.

— А если она сама того хочет?

— Тем более. Как известно, ваши эмоции неподвластны логике. Очень часто и к великому сожалению. И вас порой необходимо оберегать от себя самих. Кому это делать, как не близким людям?

— Будем считать, выкрутился.

Он отрицательно покачал головой:

— Я не выкручивался. Итак, мой палец указал на Петербург. Что дальше?

— Собирай чемоданы, любимый.

— Значит, ты не шутишь?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Мы едем?

— Да, конечно, вот только позвоню Кузину. — Он слез с кровати, набросил халат. — Предупрежу начальника и доброго товарища. Надеюсь, отпустит. Все-таки я работаю.

— В твоем голосе слышен упрек, но он напрасен. Не я предложила эту идею. Ты. Но мне она понравилась.

Савинов подошел к окну. Он чувствовал, что Рита сейчас не сводит с него глаз… Это куда же годится: в конце октября ветер сорвал все листья, обесцветил их, расшвырял по бесконечным городским лужам. Потопил солнечные корабли!..

— Полетим, разумеется? — спросил он.

— Нет, — из-за его спины сказала Рита. — Хочу поездом. И поедем как можно скорее. — Он услышал, как она спрыгнула с кровати. — Завтра же!

Он взял СВ, и на следующее утро такси доставило их почти к первой платформе, где стоял их поезд. Моросил дождь. Люди бегали ошалело, как всегда это бывает на российских вокзалах, подгоняли друг друга чемоданами и сумками… Мимо него в обе стороны бежали все, кто однажды, лишенный общечеловеческого языка, рассеян был по земле. И он, Дмитрий Савинов, был одним из них. Под зонтом, докуривая сигарету, то и дело останавливая взгляд на невидящих глазах Риты, — казалось, уже готовой повернуть домой, — он улыбнулся: только ему, Дмитрию Савинову, Господь сподобился выделить особый язык, индивидуальный. Потому что он никого ровным счетом не понимал. Даже любимая женщина, стоявшая сейчас рядом с ним, и та, кажется, думала и говорила по-иному. А если когда-то, пребывая в иллюзиях, он думал иначе, то ошибался!.. И что же теперь делать ему в этой ситуации? Учить языки, стремиться быть полиглотом? Но, стоит себе признаться, у него никогда не было к этому способностей. Однажды он решил выучить один язык, но по-настоящему! Свой, единственный, неповторимый. И наплевать ему было, поймут ли его. Сила и воля могут преодолеть любой языковой барьер. И вот теперь он задает вопрос: что же из этого получилось?

— Заходим, заходим, — вежливо проговорила молоденькая проводница, с интересом поглядывая на супружескую пару из богатеньких.

У спальных вагонов проводницы вежливы, обходительны, лицом симпатичны, готовы, кто постарше, и поклониться: уважают. И правильно.

Рита рассеянно улыбнулась. Он затянулся последний раз, выбросил окурок щелчком — под вагон. Меткости ему не занимать. Пропустив двух других счастливых обладателей СВ, подал руку Рите, рассеянно закрывшей зонт, помог забраться.

Потом, когда они уже сидели на местах — напротив друг друга, поезд качнулся, лязгнув замками, медленно потащил их от вокзала. Потекли назад здания, потопали туда же провожающие и уезжающие, укрывающие себя зонтами…

Они смотрели в глаза друг друга и ничего не говорили. Иногда слова начинали ворочаться, сплетаться в нелепые фразы, иные — стремительно рваться наружу, но Савинов не давал им выхода, потому что не был уверен, те ли это слова. Нужны ли они Рите. Да и нужны ли они ему? Она тоже хотела что-то сказать, но не говорила. А потом волна, бушевавшая между ними, как между скалами, разбивавшаяся о них, схлынула, утекла. Рита закрыла глаза. А он смотрел в окно — на дождь. Его было много.

Скоро поезд выполз из города и набрал скорость. Теперь назад уходил пригород — серый, безмолвный.

Дождь закрыл все небо, он проникал в землю. Осенний дождь, монотонный реквием, бессмысленная трата божественных сил. Или все обстоит не так? И дождь этот неспроста, думал Савинов. Может быть, с такой вот беспросветной пелены и начинался Всемирный потоп? Для него, может быть, это был бы выход!