То, что у женщин звалось любовью, казалось ему главным различием меж ними и мужчинами. Соперничать с ними в этом бесполезно, потому что настоящий мужчина, как он ни старайся, никогда не догонит их в умении ткать хитрую паутину нежности и ласки, и Жорка даже уважал женщин, у которых это особенно хорошо получалось. Он отдавал им должное как сильному сопернику, но сам не забывал о бдительности, следя, чтобы паутинка не оплела его целиком. Случись это, и он в ловушке, в мышеловке, в капкане. Валька не была ему женой, и он не распознал до конца ее намерений. Если бы она не признавалась ему в любви, не ласкала его с таким жаром и самозабвением, он бы верил ей полностью и она была бы для него совсем своей. Но любовь-то и вызывала в нем недоверчивость, и он всеми способами старался вышибить эту любовь из Вальки. Нарочно бывал с нею груб, насмешлив, доводил ее до слез, надеясь, что она наконец одумается. Но Валька упрямо его любила, забывая про все пинки и ссадины. «Что ты все ластишься, ластишься?» — подозрительно спрашивал он. «Просто ты мой… мой Жорик». — «Купила ты меня, что ли?! У меня жена вон…» — «Жена тебя так не любит». — «А ты знаешь?» — «Знаю». — «А-а… Ну, знай, знай. Не пойму только, какая тебе с этого польза».
Так продолжалось, пока о Вальке не проведала Света. Не то чтобы она застала их вместе, но ей донесли соседи, и хотя у нее не было никаких доказательств, ничто не могло выбить из ее узкого лобика уверенности в совершенном грехе. Это больше всего и злило Жорку: не пойман, а — вор. Дома он срывал злость на жене, а тот остаток, который придерживал, зная, что виновата не жена, а он сам, Жорка выплескивал на Вальку. Вот кто был действительно виноват! Конечно, не она донесла жене, но Валька была виновата уже в том, что она есть и что она Валька, Валька Гущина, работавшая в метро. В ней обнаруживался худший порок: она становилась вредным рассадником досаждавших ему неприятностей, а этого он не прощал.
— Валюша, забудем ошибки молодости и давай расстанемся, — сказал он ей с выражением лености и скуки, как бы наперед встречавшим ее мольбы.
Она не поверила.
— Жорик, как же?! Ты шутишь?!
Он был настолько готов возмутиться ее непониманием, что возмущение выплеснулось без всякого повода.
— А вот так же, вот так же! Доложили жене-то!
— Жоренька…
— Что ты заладила! Думаешь, я очень рад!
— Давай убежим… куда хочешь!
— Дура…
— Тогда давай немножко не будем встречаться, а потом снова будем…
Он опять хотел возмутиться, но не смог.
— Нет, Валюша, хватит мне неприятностей, — сказал он хмуро.
Катя была уверена, что все плохое в жизни — от людей, а все хорошее — от вещей. Людям трудно ладить друг с другом, каждый стремится выгадать за счет другого, и поэтому меж ними всегда борьба и скрытое соперничество. Но вот с вещами человеку легко. Вещь требует лишь самого малого — чтобы с ней бережно обращались, а взамен дарит человеку покой и счастье.
Открыв для себя это правило, Катя поразилась его мудрости. Она даже пожалела, что откровение снизошло слишком поздно и сорок лет жизни прошли у нее впустую. Катя гонялась за химерами, пробуя устроить счастье с мужем, с дочерью, с домашними, и что из этого вышло?! Да ничего… Муж стремился не к тому, чем она его щедро одаривала, а к тому, что можно было стащить украдкой: по воскресеньям рвался удить, за грибами, черт-те куда, лишь бы подальше от созданного ею рая! И кончилось тем, что появилась у него вдова, он забрал чемоданы и перебрался к ней навсегда.
Тогда Катя новым взглядом посмотрела вокруг и убедилась, что и у других те же несчастья. Люди словно чашки весов: то одна перевешивает, то другая, а равновесия нет. Но те, кто поумнее, не страдают из-за домашних неурядиц: хорошо одеться, купить красивую вещь, и жизнь кажется радостной и счастливой. Катя замечала, как склонность к вещам перевоспитывала людей — и безнадежный пропойца забывал о спиртном, разыскивая по магазинам мебельный гарнитур или кухонные полки. Катя тоже заболела этой страстью. Вещи окружали ее тесным кольцом, и она была с ними на редкость заботливой и аккуратной: сиденья стульев обшила чехлами, а окна держала зашторенными, чтобы мебель не выцветала на солнце. Так почему же не было счастья?! Катей овладевала мнительная догадка, что ей подсунули вещи иные, чем другим, похуже, с брачком, и Катя отчаивалась. Ей словно бы достались списанные и отслужившие свой срок вещи, и хотя внешне они выглядели как новенькие, Кате казалось, что неведомый похититель украл их сокровенную сердцевину, их души, и они стали похожи на нарумяненные и набальзамированные мумии.