Взвесив все эти доводы, Анна Николаевна решила, что пока не следует бить тревогу. Она терпеливо ждала, что пройдет время и Володя сам ей скажет: «Я ошибался», — и они вместе вернутся к его прежним увлечениям русской оперой, полотнами передвижников и архитектурой старой Москвы. Тогда-то и станет ясен смысл ее мученической жертвы во имя материнского авторитета: Володя будет ей благодарен за то, что она позволила ему самому почувствовать и исправить ошибку. Это был бы момент ее высшего торжества, но, к удивлению Анны Николаевны, время шло, а Володя ничего похожего не говорил. Напротив, он стал гораздо молчаливее и избегал рассуждать с ней даже на прежние — библейские — темы, словно ему уже было недостаточно ее умной
улыбки, а иных знаков одобрения и поддержки он не получал.В жизни Володи происходили события, о которых она узнавала понаслышке и которые — вопреки ее попыткам самоуспокоения — все больше и больше тревожили Анну Николаевну: он, например, стал чаще бывать в церкви. Володя и раньше ездил по подмосковным усадьбам и монастырям, забираясь в такие места, куда редко попадают туристы, но тогда его интересовала архитектура (особенно стиль нарышкинского барокко) и реставрация разрушенных памятников, теперь же он выбирал для своего паломничества действующие
церкви, не обращая внимания на их архитектурную ценность. Спрашивается, что же ему там понадобилось? Может быть, он молится, крестится и кладет земные поклоны? Анна Николаевна с трудом воображала такую картину, — ей даже смешно становилось, но в то же время она вроде бы и верила, что эта картина может оказаться вполне реальной. Ведь отказался же ее сын от воскресного обеда, которым она хотела порадовать домочадцев, сварив украинский борщ и налепив домашних пельменей: Володя отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола. «Это что же, пост?» — спросила Анна Николаевна. И хотя он сослался на плохое самочувствие и отсутствие аппетита, у нее осталось подозрение, что истинная причина его голодовки вовсе не в этом.Вскоре выяснилось, что у Володи есть духовник,
к которому он ходит каждую неделю и имя которого она случайно узнала — Николай Николаевич. Эта новость повергла Анну Николаевну в полнейшую растерянность: ее воображению духовники рисовались чем-то похожими на домовых, ютящихся за печной заслонкой, и ей мерещилось, что Володя связался с нечистой силой. На беду, Анне Николаевне еще попалось в руки письмо, отпечатанное на машинке, под которым она увидела подпись Николая Николаевича. «Чему тебя учит этот человек!» — воскликнула она, держа в руках листки писчей бумаги и с отчаяньем глядя на сына. Володя стал ее успокаивать и убеждать, что в письме нет ничего предосудительного, что поучения Николая Николаевича не расходятся с общепринятой моралью: он тоже призывает к доброте и любви, заботе о ближнем, крепости семейных устоев. Анна Николаевна задумалась и внимательно перечитала письмо. И в самом деле, семейные устои защищались в нем с такой проповеднической страстью, что она была вынуждена признать: это не только не расходится, но, может быть, и превосходит общепринятую мораль. Поэтому она и понадеялась, что письмо-то как раз и поможет и уставший от увещеваний родителей Володя прислушается к голосу чужого человека.Ее педагогическая позиция заключалась лишь в том, чтобы заставить сына подтвердить слова делом.
Короче, что обещал, то и выполни. Создай у себя дома тот лад, к которому призываешь других, — это-то и покажет истинную цену твоих убеждений. С этими мыслями она однажды убиралась у него в комнате и наткнулась на фотографию молодой женщины, выпавшую из-под настенного календаря.— Кто это? — спросила она.
— Это один человек, ты не знаешь… — Володя засунул фотографию обратно под календарь.
— Интересно, а Нина знает об этом человеке? — Анна Николаевна снова достала фото и поднесла к глазам, подчеркивая свое право видеть то, что ему хотелось от нее скрыть.
— Почему ей необходимо знать! Это мой близкий друг, вот и все! Могу я иметь друзей! — Володя настаивал на очевидности своих прав там, где существовала противоположная очевидность прав его жены.
— Ты можешь иметь друзей, но не тайно… — Анна Николаевна вдруг споткнулась об это слово. — Не тайно же… — повторила она.
Анна Николаевна почувствовала, что даже создаваемый годами материнский авторитет не удержит ее сейчас от вспышки гнева, и впервые накричала на сына. С тех пор доверительные отношения меж ними распались, они холодно здоровались по утрам, молчали за завтраком, и бедный Василий Васильевич обращался к каждому из них в отдельности…
III