Ангел войны

сарматская лавина одесситов
жизнелюбивые, губастые (наган
ладонями согретый) обессилев
на реквизированный валятся диван

и пишут – и в журнал! и давятся от смеха
а там уже одышка, эскадрон
за гробом с дроботом, гороховое эхо
прощального салюта… с похорон

кто возвращается в редакцию, кто к делу:
допросы фельетоны вечера
в Колонном зале пенье a capella
в сортире по утрам… посмертная игра

в живые классики и превращенье в шутку
соленую, прибрежную, в союз
Воды и Гибели, Восторга и Рассудка
под сенью гипсовых недружественных Муз

На дороге у креста

то колющий то режущий уют
то зрелище при свете самопальном
стекла и музыки – там русские поют
на языке своем прощальном

почти по-аглицки – нащупывая крест
впечатанный между сосками
то колющий то режущий то сканью
украшенный – в оплату за проезд

из Петербурга до Женевы
давно уже назначенный, с тех пор
как рыцарь бедный от Марии Девы
имел одно последнее виденье

решительный и тихий разговор

Из книги «Предграничье». 1994

Скит на перешейке

 неестественно-чистобородый в одной лишь холстине
     объявляется старец на пальцах учить по-немому
                   о невидимом ангельском чине
         о надежде на вкус приближенной к лимону
 собираются в кучку адепты на выходе из электрички
   добираются долго, теряя сомнительный транспорт
наконец – Голубиная речка и громоподобные птички
и запрет жестяной над мостом недорушенным распят
      и о чем они спросят когда со ступенек ледащих
            их какая-то сила под землю швырнула?
                      бывший финский блиндаж,
                посредине пластмассовый ящик —
       сам как лунь восседает и время его не согнуло

У нас и у них

          Судили у них, а сидели у нас —
                и разные вышли герои:
     у них адвокат по-шекспировски тряс
              Евангелием над головою,
     у нас подсудимый просил карандаш,
           а когда не давали – царапал
      известку ногтями (ну как передашь
      иначе – по камерам и по этапам?):
      Он жив еще, уничтожаемый, наш…
 По слухам, расстрелян. Казался распятым,
        но видел сегодня: Его в коридоре
вели под конвоем. Меня оттеснили к стене
        успел различить над Его головою
движение круглое, ставшее Светом во мне.

Церетели и судейские

      «племя бывших ветеранов —
          пламя будущих бойцов!
          а повереннный Баранов
          и присяжный Жеребцов
           не уверенные в деле —
    так, судейский инвентарь…» —
          думал тайный Церетели
         сам потенциальный царь
         пламя там же где и племя
               и другие племена
          под обломками полемик
               истина погребена
        Церетели в ценном склепе
           притворяется что спит
в стенах – кольца в кольцах – цепи
           гроб качается скрипит
        но Баранов с Жеребцовым
         сквозь бумажную метель
             опоясанные словом
              невредимые досель
           шествуют по коридору
             появляются в дверях
            и наводят на Контору
           первоиудейский страх

Господне лето