Ангел западного окна

...Вот уже в третий раз видения ранних утренних часов указывают мне символ, смысл и путь. Два пути могут привести меня к моему „я“, когда бы и где бы то ни было — в другом времени или в другой жизни. Первый путь ненадежен, изобилует случайностями и мечен брошенными на землю зернами, которые до моего возвращения, возможно, склюют птицы небесные. Но все же пойду этим путем, ибо при благоприятном стечении обстоятельств он станет мне полезным подспорьем и я смогу вспомнить самого себя в былые времена... А что есть бессмертие, если не память?..

Итак, я избрал магический путь: письмо. Опишу все, что доведется пережить, и все, что мне откроется, в сем журнале, каковой я известным способом заколдовал, оберегая его от напастей времени и злых духов, аминь!

Ты же, дальний, ты, другой, мой потомок, кому суждено прочесть этот журнал на исходе дней нашего рода, вспомни о своем истоке, о том, что и ты рожден серебряным источником, питающим древо и дающим ему, древу, жизнь. И я, Джон Ди, баронет Глэдхиллский, заклинаю: если услышишь в своем сердце плеск нашего родника, если в своем плотском существе ощутишь рост ветвей нашего древа, загляни в свою душу и пробудись, преодолей могилы и время, постигни, что ты есть я!..

Существует и второй путь, идти которым я обязан, ибо таков­ мой долг перед самим собой, пока я, Джон Ди, существую как человек из плоти и крови и пока живу в замке Мортлейк. Это путь алхимических превращений, ведущий к обретению телом и душою бессмертия здесь и сейчас, в сем времени.

О втором пути узнал я не сегодня — иду им скоро уж третий год, и есть у меня веская причина полагать, что видение, трижды­ являвшееся мне в ранний утренний час, это и первый сладкий плод, и первая награда моим неустанным трудам.

Тому два года, как было мне озарение, открывшее, в чем сущность истинной алхимии, и в дни Рождества 1579 года завел я тут, в Мортлейке, лабораторию, оборудовав ее на славу, а еще выписал из Шрусбери толкового подручного, тот прибыл как раз в день Великого праздника, представился и с тех пор верой и правдой мне служит, с усердием исполняя любую работу; к моему удивлению, оказалось, что он обладает богатыми познаниями в нашем тайном искусстве, а равно и большим прак­тическим опытом. Зовут моего лаборанта мастером Гарднером, я искренне к нему привязался, полюбив как друга, вполне заслужившего доверие; всегда он пекся о моей выгоде и с великим рвением помогал добрым советом и делом, о чем я по справедливости считаю необходимым особо упомянуть с признатель­ностью. К сожалению, в последнее время накопилось немало признаков того, что причастность к высокой науке, а прежде всего доверие, коими я одаривал и одариваю моего лаборанта, породили в нем надменность и строптивость, нередко он перечит мне или докучает предостережениями и досадными подсказками, о чем его не просят. Надеюсь, все же одумается и опять будет относиться к своему хозяину и кормильцу с должным почтением, не злоупотребляя моей неизменной доброжелательностью.

Разногласия наши касаются, однако, не только практики или методов, применяемых в искусстве алхимии. Гарднер вздумал помешать моему общению с добрыми духами, обитающими в ином мире, а ведь я недавно нашел весьма остроумный способ вызывать их. Гарднер полагает, что мне при этом не удается перехитрить духов преисподней, что стихийные духи земли и воздуха дурачат меня, но лаборант попросту не учитывает того обстоятельства, что, приступая к заклинанию добрых духов, я в ис­товых и благочестивых молитвах неизменно прошу пособить Господа и Спасителя всей твари Иисуса Христа; закончив же, возношу благодарственные молитвы. И потому все духи и го­лоса,­ какие мне удается вызвать, отличает богобоязненность, а кроме того, отдавая им повеления, я громко и ясно возглашаю, что сотворяется сие во имя Святой Троицы, — стало быть, мне нет нужды прислушиваться к предостережениям Гарднера, мол, меня морочат исчадия ада, укрывшиеся под личиной бе­зобидных и кротких духов. Кстати, наставления, воспринимаемые мною от добрых духов, противоречат тому, что на сей счет известно Гарднеру, — я разумею способ получения философского камня и соли жизни. Сдается мне, тщеславие не дает покоя лаборанту,­ вообразившему, будто бы он знает все! Конечно, уязвленное его самолюбие по-человечески понятно, однако я не желаю впредь терпеть строптивость ученика, пусть даже он перечит мне из самых добрых побуждений. Я уверен, мой лаборант глубоко заблуждается — ведь он говорит, мол, от злокознен­ных происков обитателей иного мира только тот надежно защищен, кто в своей душе совершил весь герметический процесс духовного возрождения, к коему должно отнести, помимо мис­тического креще­ния водою, кровью и огнем, выступающие на теле знаки и буквы, соленый вкус во рту, явственно слышимый крик петуха и многое другое, к примеру внятный младенческий плач, доносящийся как бы из твоей собственной груди. Гарднер не пожелал объяс­нить, в чем смысл сих явлений — якобы обет молчания дал.