Выборы дали новому правительству мандат на объединение, но перспектива единой Германии радовала не все великие державы. Горбачев не отказался еще от своей идеи Нового европейского дома. Он все еще видел «Новую Германию» – как говорили тогда коммунисты – нейтральной страной, что подразумевало вывод из нее американского ядерного оружия. Президент США Джордж Буш хотел обратного: единой Германии в НАТО.
С точки зрения международного права, две сверхдержавы обязаны были договориться с Францией и Соединенным Королевством – еще двумя державами – победительницами во Второй мировой войне. Последняя была недовольна. Маргарет Тэтчер никогда не скрывала своей неприязни к Германии вообще и к Гельмуту Колю в частности. После выборов в Восточной Германии британская премьер-министр не смогла сдержать себя: «Франция и Великобритания должны объединиться сегодня перед лицом германской угрозы, – сказала она французскому послу в Лондоне. – Коль способен на все. Он стал другим человеком и уже сам не понимает, кто он такой. Он видит себя хозяином и начинает действовать как хозяин».
Однако события развивались не так, как хотелось Тэтчер. Она недооценила мастерство и решительность человека из земли Рейнланд-Пфальц, как канцлер любил себя называть. То, что Коль был немного провинциален и потому его часто недооценивали культурные коллеги, играло в его пользу. Горбачев описывал его как «деревенщину» и говорил Миттерану: «В Советском Союзе даже последний политик в провинции думает на шесть ходов вперед. Но только не он». Недооценка Коля дорого обошлась этому русскому.
Миттеран, в принципе, был более сговорчив, хотя и опасался последствий стремительного объединения. В разговоре с президентом Бушем, который спросил, поддерживает ли он «как президент Франции» воссоединение Германии, француз ответил, что он «не против, если Восток изменится», и что «если немцы этого хотят, мы не будем возражать».
Миттерана больше всего беспокоило будущее Горбачева, и у него были основания для тревоги. Советский лидер лично попросил Миттерана помочь ему избежать объединения Германии и предупредил, что если он этого не сделает, то ему, Горбачеву, грозит опасность быть смещенным и замененным на военный режим. Со временем скепсис француза лишь усиливался; он даже сумел успокоить страхи Маргарет Тэтчер. «Горбачев никогда не примет объединенную Германию в составе НАТО, а американцы никогда не согласятся на то, чтобы Германия вышла из альянса, так что не беспокойтесь», – говорил француз своему британскому визави. Миттеран все более уверивался в том, что объединение не состоится, и, не оглядываясь на него, разыгрывал европейскую карту: это, казалось, ничем не грозило. Он заявил, что если бы Европейский союз усилился, то объединенная Германия не стала бы проблемой. Отсюда: «Все, что мы можем предпринять, это сделать Европейское сообщество более привлекательным, чтобы Германия, когда она со временем объединится, предпочла ЕС вечному балансированию между Востоком и Западом».
Именно в такой блестящей идее и нуждался Коль. Если ЕС усилится, Германия не будет представлять угрозу, а станет просто крупной страной – «Соединенными Штатами Европы». У Франции будет общая валюта с Германией и остальными странами континента, а Горбачев получит какой-то вариант своего Общеевропейского дома. Джордж Буш, поддерживавший Коля, тоже был доволен. Германия останется членом НАТО, хотя и на определенных условиях.
Все были довольны, за одним заметным исключением: Маргарет Тэтчер. Британский премьер-министр вновь переоценила свои силы. Ее неуступчивая позиция по объединению Германии – она была жестко против – привела только к тому, что ее оттеснили на обочину, и остальные страны смогли без помех двигаться вперед.
Разумеется, Коль должен был заплатить за сделку. Но, с учетом всех тревог и страхов, Горбачев запросил много меньше, чем опасался Коль. Две Германии договорились, что войска НАТО не будут размещаться на земле бывшей Восточной Германии, что восточные границы Германии не будут оспариваться, и что Германия выплатит Советскому Союзу 55 млрд дойчмарок в виде подарков и займов на льготных условиях. Сумма была значительной – она соответствовала ВВП Западной Германии за восемь дней – но в данных условиях могла считаться небольшой ценой за воссоединение страны.
Ангела и переговоры «два плюс четыре»