Ангелам господства

— Как выстроен конфликт борьбы сил зла за мастера в Бажовском «Каменном цветке»? 

— Предельно просто: дьявол — всегда нелеп. Довольно слабая фигура, разбить горшок он может, склеивать — никак. Презумпция обратного таланта. Троичный креатив: создать — разбить и склеить.

— Понятно, чудо-диво и возрожденье.

— Да, но вы должны учесть, что дарованная сущность бога — талант, — которая и делит ротацию людской натуры на грань «ремесленник»   и «мастер»,  является крестом и тяжкой ношей.

— Утяжеляется внутренней борьбой за противостоянье силам зла?

— За счёт сопротивленья идет раскаиванье через отчаянье и отреченье.

— И мастер разбивает свой малахитовый цветок?

— Во имя возвращенья в люди.

Федя умел вплетать извилины. Его бравада хулиганством речи не заставляла нас покинуть событийный ряд того, что ведал Федя. Витийствуя вульгарностью натуры на прилюбезных словесах, охайник был хороший логик и не сбивался на понтах и перекрёстных рассужденьях сложнейших авторов.

— Не всё укладывается в понятья, я всё же акцентировала смыслы: цветок Бажова. Там олицетворенье силы — женщина. Хозяйка.

— Она — не силы — она — господства.

Он обнаружил голосом проблему, в которую нас заблужденье привело. Сусанин леса. Высший Мэтр. Возник внезапно. Его обыкновение подкрасться. Дебри — горы. Вот оно, дно океана предвечного — сушею сделалось, всё что по морю хожено. Теперь аки посуху.

Теоретически возможность появленья Великих Мэтров в расположеньи общежитья не возбраняется. Но вот практически такое — редкость. Сегодня раритетный случай предстал в дверях, держал в руках букинистический приоритет: альбом по сценографии.

Каплини:

— В подарок на прощанье — японские изыски сценографии. Киев грядёт к самостоятельности, а это на английском — международного значенья.

Инпосланец Фёдор:

— Черезвычайно благодарен. Будет достойным пополненьем в мою коллекцию антиков по театру.

Каплини:

— Достойну быть!

Фёдор:

— На том стоим.

Они расстались. Как оказалось, навсегда.

Однако, Мэтр счёл эту реплику нахальством, сказался кафедрально занятым и, окаянного века сего последней пустующей сути пути образуя, оборотился вкруг себя солидной полостью брюшною и вышел весь.

— Беги, договори, дослушай, он опирался о тебя глазами.

Как лютости Каплини слыли притчей, так Федина обдержанность не доставала дна. Обычно противостоянье мастеров раскалывало курсы, а тут вдруг непривычное: «беги, договори, дослушай».  Противоополчения тщатся к благотворениям, когда сути невызнаны. До способного кануть вдаль поезда, самому не проникнуться. Пока додумала — догнала. А страшно было.

— Мэтр, что такое опыт?

— Отвратительная вещь. Это накопившийся страх.

— Тогда зачем Хозяйке медной горы опыт мастера?

— Да вовсе незачем. Я же сказал, она — господства. Ты понимаешь? Госпожа — хозяйка. Она не зло и не добро, она метаморфоза проявлений добра и зла, как ящерица — не змея, хотя из их родства, и хоть мудра — не ядовита. Как радуга — луч, но кривой — изогнутый в змею. Переливается всеми лучами. Впитал весь опыт гроз и сам страшится — змеёю исчезает.

— Но при таких господствах, зачем ей мастерство каменореза?

— А ей не нужно мастерство. Ей нужен мастер. Это сути двух начал в природе. Соединенье в вечность.

— Слово «вечность»?  Ещё одна загадка…

— Вот именно, как мальчик Кай: когда сольются льдинки — ты окунёшься в вечность. Приобретенье или открытье ступени мастерства при целях обретения господства.

— Вечный мальчик необходим бессмертной Королеве, чтобы найти замену Продавцу льда? Или от скуки приобрести себе на пару мужа?

Мэтр вдруг остановился и посмотрел тем долгим взглядом измеренья, в котором маятник обозначает края истошной амплитуды мысли. Измерил крайности от сих до сих. Радужка черных глаз меняла мысль в палитре чувства. Сменилась озабоченность очарованьем, и разочаровал ответ:

— Усыновление не распространяется на вечных. Конечно, трансформация из смертных, чтобы от скуки приобрести себе на пару мужа. И, если хочешь, избавиться от ставшего коммерческим содружества с эпизодически успешным торговцем льда.

В глазах, не обладавших цветом, только взглядом, блеснул огонь открытия:

— Тебе, я вижу, всё на пользу и всё — во вред. Твои идеи часто кажутся бредовыми, и даже в крайностях, пугают. Как только что прошедшая по краю мысль о превращениях мужским началом через вечность, в котором рычажок под женскою рукой…Опора слабости — мизинец.

— Под пальцем. Напёрсточным…Под пеленой поплина шифонного.

— Никогда, запомни, никогда не угрожай мужчине кулаком, а только пальчиком. Как королева.

Сопоставляя мальчика с мужчиной, к тому же, продавцом я обозначила опасные качели. Хватило этики, чтоб не сорваться. Господства. Такая мысль на грани дозволения скатиться в этическую сниженность.