В доме у меня он считался настолько своим человеком, что мама специально готовила его любимые блюда, а папа время от времени спрашивал: «Ну как дела у твоего брата?».
И вдруг протекающая и вполне устраивавшая меня действительность стала плавно искажаться, словно в кривом зеркале. Началось с Мишки.
Мы ехали из очередного театра.
– Ты никогда не задумывалась над тем, чтобы уехать?
– Куда? – я была еще под впечатлением от спектакля и даже не обратила внимания на его какой-то подползающий тон.
– В Америку. Все едут в Америку.
– Господи, Мишка! Что там делать-то?! Чем дома хуже?
– Там возможностей больше, – сообщил он мне уверенно.
Я посмотрела на его лицо и поняла, что он серьезен как никогда.
– Мишенька, дорогой, я об этом как-то не задумывалась… А ты что, хочешь уехать?
– Я не просто хочу, я уже все решил и предлагаю тебе ехать со мной.
– В качестве кого? – я обалдела.
– В качестве жены, конечно, – сказал Мишка. – Папе с мамой ты очень нравишься.
Внутренне я просто рухнула и обвалилась, поняв, что все мои посещения семейных застолий были заранее спланированы и являлись многосерийными смотринами.
– Не-ет, я не поеду. Во-первых, у меня здесь родители, а во-вторых, никому я с моим гуманитарным образованием за границей не нужна.
– Подумай, – попросил Мишка, и мы вышли из троллейбуса.
Домой я пришла совершенно потрясенная и сразу стала все подробно рассказывать маме, которая, как всегда, ждала меня на кухне. Мама внимательно выслушала и сказала:
– Татьяна, только такая дура, как ты, могла не понять, к чему идет дело.
На «дуру» я совершенно не обиделась. В нашем доме, где никогда не ругались бранными словами, только «дура» и «паршивка» были в ходу, да и то носили укоризненно-ласкательную окраску.
– А что я должна была понять? Что Мишка соберется сменить флаг над головой?
– Нет, – терпеливо сказала мама. – Запомни: это ты с мужчинами дружишь просто так, а если мужчина дружит с тобой, то ты ему нравишься.
– Как? – решила уточнить я.
– Как женщина! А если ты этого не поняла, то ты трижды дура.
Я глубоко задумалась.
– Мам, а ведь Яшка и Усик тоже со мной дружат.
– Значит, тоже нравишься. Подожди, еще увидишь.
Мама была, конечно же, права, и ждать пришлось не вечность.
Мишка, получив от меня решительный отказ (чего я там не видела, в Америке?) быстренько подобрал себе девицу по имени Кира, с которой учился на курсах английского языка. Подобрал, женился и улетел за кордон. Остались мы втроем. Однако Усик с момента перебазировки Мишки стал меня ревновать к Яшке. Не очень, впрочем, всерьез. Ситуация была веселой и необременительной. Под «ха-ха – хи-хи» мы еженедельно ходили к Мишкиным родителям, съездили отдохнуть в Крым и женили Якова на очаровательной, совсем молоденькой девочке, с которой они отъехали – угадайте куда – в Америку. Из всей развеселой и дружной компании держались только Усик и я, как однажды…
– Может, поженимся? – предложил мне Усик, и мы даже стали подбирать свидетелей.
Отношения у нас были такие, что лучше и не намечтаешь: более заботливого и внимательного мужчины я рядом с собой никогда не видела. Но какой он мужчина, он же мне брат, хоть и придуманный… Сколько продлились бы наши сборы к такой же придуманной свадьбе – бог весть, если бы муж моей институтской подруги не передал через меня Усику деньги за какую-то то ли работу, то ли услугу.
– Есть мой гонорар? – поинтересовался братец по телефону.
– Есть, в запечатанном конверте.
– Распечатывай и считай! – скомандовал он весело.
Ну я и распечатала. Подсчитала. Усик помрачнел, а на следующий день без всяких разговоров, на пороге, забрал у меня, недоумевающей, конверт и больше никогда в моей жизни не появлялся. Решил, что я его нагрела, забрав часть денег себе.
Очень скоро он сошелся с бывшей женой, без которой прекрасно обходился десять лет, и отбыл – нетрудно сообразить куда.
Я не знаю, как там за океаном живется Яшке, Мишке и Усику, – мне здесь, в бывшем Советском Союзе, живется отлично. Но если моя мама права и они все были в меня влюблены, то почему же никто из них не остался со мной?
Ангел-хранитель
Познакомились мы, смешно сказать, на антисемитском митинге. Я попала туда случайно: шла от метро «Площадь Восстания» и решила сократить дорогу.
Путь вынес к «Октябрьскому». Смотрю – толпа там у входа жуткая, это при том что пятница и на улице градусов тридцать жары. За город надо ехать, на травку, поближе к водичке… Я еще подумала: такая жара, а они женятся. Что же сегодня дают в концертном зале, что такое столпотворение? Я пропустила что-то значимое?
Влезаю в людскую гущу и с удивлением вижу персонажей, стоящих с самодельными плакатами в руках. На листах ватмана вкривь и вкось начертано: «Россия не Израиль», «Раввин, вон из России!». Тоже мне, бином Ньютона… Но любопытно. Стала я приглядываться и прислушиваться. А народ беснуется, слов нет! Среди какой-то группки два красных от натуги парня выясняют, кто святее, Иисус или Иуда. Дай, думаю, послушаю.
Один из них орет:
– Ваш подлый Иуда предал нашего бедного Христа!
Второй ему в ответ: