Ангелов в Голливуде не бывает

Мама лежала в постели, и вид у нее был усталый, но вместе с тем довольный, потому что доктор сказал ей, что ребенок совершенно здоров. Брат спал и даже не открыл глаза, когда я взяла его на руки.

– Почему ты приехала – тебя выгнали из кино? – спросила мать.

– Нет, – сказала я, – дело совсем в другом.

И я изложила свой план: продать дом в Севастополе, перебраться в Лос-Анджелес и зажить всем вместе. Я буду сниматься, а мать и Павел Егорович будут вести мои дела. Шенберг сдал в аренду, то есть, э-э, одолжил меня студии «Калейдоскоп» для работы в фильме. Мне нужно, чтобы кто-то следил за домом, занимался моей корреспонденцией и будил меня вовремя, потому что пару раз уже бывали случаи, что я чуть не проспала, хотя будильник был заведен.

Мать приподнялась и села, опираясь на подушки. По задорному блеску зеленоватых глаз я поняла, что она не прочь устроить мне скандал.

– Ты мне предлагаешь быть твоей прислугой, – холодно сказала она. – Так, что ли?

– Мама, я…

Но она не дала мне договорить.

– Замечательно, – промолвила она, качая головой и смеясь недобрым смехом, от которого у меня по коже пошли мурашки. – Оказывается, все, чего я заслужила – быть горничной у собственной дочери, ну и немножко секретарем. А, да – еще я должна продать дом, который с таким трудом заполучила. А не пошла бы ты… в Голливуд?

Павел Егорович сунулся в дверь, но как бывший военный мигом сообразил, что ситуация взрывоопасная, и почел за благо скрыться.

– Послушай, – сказала я, начиная сердиться, – мне приходится непросто…

– А я предупреждала тебя, что легко не будет, – отрезала мать. – Кстати, что насчет сына главы студии? Он тебе сделал предложение?

Я потеряла дар речи. О Джонни я только вскользь упоминала в одном из своих писем. Как она поняла?..

– Видишь ли…

– У нас, у женщин, есть примета: если первые сто лет не женится, то дальше ждать нечего. – Судя по всему, это была ударная фраза из какой-то пьесы, в которой она играла. – Сто лет уже прошли или как?

– Слушай, мы не так давно знакомы…

– Значит, прошли. Бросай его. – Она снова легла и накрылась одеялом. – Ты думаешь, что, если ты молодая и тебя покрасили в этот ужасный цвет, ты обязательно прорвешься, и весь мир будет у твоих ног. – Теперь мать говорила монотонным, скучным голосом, слушая который, я поймала себя на мысли, что лучше бы она на меня кричала. – Я видела твой фильм, его показывали в местном кинотеатре. Тебе кажется, что ты все умеешь, но я же вижу: ты даже не знаешь, куда руки девать. Это уровень любительской постановки в гимназии для девочек, уж не обессудь. Одно утешение – что остальные актеры ничуть не лучше, за исключением одного, который просто потешался над вами.

– Ты о Максе Дорсете?

– Понятия не имею, как его зовут. Он играл твоего отца.

– Значит, ты видела «Леди не плачут». А «Салли»? Ты смотрела «Салли»?

Мать поглядела на меня и усмехнулась.

– В следующий раз я пойду на твой фильм, когда твое имя будет стоять на афише первым, – сказала она. – Таня, я не знаю, что ты собираешься делать, но актерская профессия – это ад. Ты зависишь от всех и каждого, а как только ты перестаешь быть свежей и хорошенькой, тебя выбрасывают, причем выбрасывают те же самые, которые только вчера превозносили тебя до небес. Поэтому я не стану продавать свой дом и не стану никуда уезжать. Когда тебе надоест играть в кино, приезжай к нам, и мы будем воспитывать Жору. – Она с нежностью поглядела на ребенка. – Он такой спокойный и славный, что я иногда даже не верю, что он мой.

Я вернулась в Лос-Анджелес и первые месяцы 1932 года провела, снимаясь в ужасной картине студии «Калейдоскоп» и одновременно пытаясь ужиться с прислугой, подобранной через агентство по найму. В марте вышел «Наш враг», и тут произошло нечто неожиданное. Из картины, в которой снялись действительно хорошие актеры, публика запомнила только наивную подружку одного из героев, которую он убил, когда ему понравилась другая – певичка с хищным оскалом. Кадр, когда моя героиня в пальто и берете, которые на экране казались белыми, бежит вечером за своим дружком по улице, он останавливается и стреляет, потому что она ему надоела, а она успевает только сказать «За что?» и падает, потряс всех. Белые пальто и белые береты немедленно вошли в моду (в реальности из-за особенностей съемки они были светло-бежевыми). На студию стали приходить сотни писем, адресованных мне. Репортеры озаботились моим мнением по поводу вегетарианства, моды, высоты каблуков и почему-то – конца света. Убедившись, что студия повысила мой недельный оклад, я набралась смелости и отправилась к миссис Миллер. Я застала ее за чтением «Современного экрана» со статьей обо мне.

– Миссис Миллер, – сказала я, – я пришла просить вас об услуге. Скажите, сколько вы получаете за то, что управляете имуществом своего родственника?

– Давайте сразу перейдем к делу. – Миссис Миллер ничто не могло сбить с толку. – Чего, собственно, вы от меня хотите?