Ангельский рожок

– Или когда убивали Маргариту Наваррскую? А когда гильотина Революции расхерачила половину населения, вы там что – кочумали? Или возьмём чуток позже: когда французы сами депортировали своих евреев в лагеря, поставляя немцам больше людей, чем те у них просили? – что там с Красным Крестом случилось: он упал в обморок всем составом? Ведь он, кроме шуток, вполне уже существовал и, как вы справедливо раз двести сегодня заметили, «радел и спасал»? Ну, хорошо, евреи – ладно, это пыль под ногами великих народов. А когда после войны вы же своим женщинам брили головы за то, что те рожали от немцев, избивали их до смерти и волокли по улицам голыми… где был ваш разлюбезный Красный Крест, прятался?.. Зато теперь вы «радеете и спасаете», да? Вы святы и возвышенны, как старая блядь в монастыре, и преданы делу борьбы за регулярную клизму в жопу убийц и насильников. Переводи, переводи! – крикнул он в бешенстве замолчавшему переводчику. – Что ж ты заткнулся?!

– Я… не уверен, – пробормотал тот. – Это трудно перевести. Слишком образно.

– Тогда переведи, – ледяным тоном велел доктор, – чтобы проваливал, пока ему не врезали: у меня в «обезьяннике» скоро все заключённые обоссутся.

Француз улыбнулся и сказал:

– Не пойти ли нам пообедать?

Аристарх молча наблюдал, как тот аккуратно складывает блокнот и ручку в небольшую изящную сумку винного цвета; даже на расстоянии видно – из кожи отличного качества. В Союзе времён его молодости такие сумки называли «пидорасками». Перед тем, как покинуть кабинет, француз обернулся и так же легко проговорил:

– А вы неплохо знаете историю Франции, приятель.

За все годы вынужденных, вымученных встреч с представителями Красного Креста Аристарх всего лишь раз встретил человека с собственным взглядом на людей и на факты; человека, доверяющего только здравому смыслу и собственным глазам.

Томаш его звали. Родом из Словакии или из Словении. Он оказался в группе инспекторов Красного Креста, прибывших в тюрьму «Маханэ Нимрод» в суровые дни массовой голодовки заключённых.

В один проклятый день осуждённые за террор выбрасывают в окна все свои ложки-плошки-кружки и начинается кромешный ад, так называемая «чрезвычайная ситуация». Гудит сирена, и с этого момента весь персонал тюрьмы, а уж медики – те особенно, сидят в стенах цитадели сутками, неделями – безвылазно.

Доктор Бугров, как и все остальные, третью неделю торчал в застенках, как осуждённый; ночевал на узкой смотровой кушетке в своём кабинете, практически не спал, бесконечным конвейером измерял давление, проверял у голодающих объём бицепса, трицепса… Похудевший, измученный, с красными от недосыпа глазами, с недавно возникшим неприятным головокружением, он практически не разгибался.

Заключённых притаскивали на носилках – те часто делали вид, что потеряли сознание; это тоже было одним из методов их борьбы.

Аристарх давно изобрёл собственный способ проверки на подлинность подобных голодных обмороков. На блошином рынке в Яффо купил медный кувшинчик и, когда приплывали носилки с очередным бессознательным голодающим, наполнял кувшинчик водой и выливал тому на физиономию, приговаривая: «В нашем климате это даже приятно». В подавляющем большинстве случаев тот мгновенно подскакивал и с вытаращенными глазами орал, что его пытают.

Тот парень, инспектор Томаш – маленький, тщедушный, с небольшой лысиной, – напоминал средневекового монаха: у него были чётки в руках, ониксовые, – идеально круглые крупные бусины, благородно светящиеся изнутри, когда на них падал свет. В первый же день Томаш прилепился к медсанчасти, сновал здесь, пытался помогать Аристарху и фельдшерам. Ничего не требовал, больше молчал. Однажды заметил взгляд доктора на чётки, приподнял их и улыбнулся: «Успокаивает».

– Я знаю, – кивнул доктор. – У меня тоже есть, янтарные.

Выдвинул ящик стола и показал. Янтарь был старым, отполированным пальцами; изумительно, солнечно-жёлтым. И градины тяжёлые одна в одну: щёлк, щёлк, щёлк…

Не стал уточнять, что они достались ему от Хадада Барзани, главаря военизированного крыла ФАТХа, приговорённого к пяти пожизненным за серию организованных им кровавых терактов. Вспомнил день, когда того, нажравшегося во время голодовки, на носилках доставили в медсанчасть с болями в животе. Зная, что в коридоре есть камеры, Барзани, пока тащили его, выкрикивал лозунги, кричал о победе, растопырку «V» свою показывал. В кабинете доктора притих – здесь камер не было, здесь соблюдалась врачебная тайна даже таких пациентов.