Ангельский рожок

Она молчала… Смотрела в потолок остановившимися чёрными глазами, почему-то не теряя сознания от боли. Только дышала тяжело. Единственный выход был – немедленно везти её в больницу.

– Машину подгоните, скорее! Так, подняли, понесли, Салам! Боря, быстро за руль!

«Господи, как же она душераздирающе молчит!» – думал, держа её на руках, на заднем сиденье машины, пока Боря гнал по разделительной полосе. Он мечтал, чтобы она потеряла сознание. Он и сам мечтал потерять сознание, только не смотреть в её чёрные потускневшие, но упрямо открытые, вопящие глаза…

Вечером напился вдрызг в одиночку, хотя собирался ехать к Лёвке с Эдочкой: у тех сегодня была годовщина свадьбы. Отмечали, как всегда, узким кругом: пара друзей, дочери, ну и вечный неизменный Стаха, как же без него. Не смог: позвонил, уже пьяный, просил прощения… за всё!

– За что – «за всё»? Ты что – надрался? – спросил Лёвка, выслушав этот бред. И гораздо тише: – Ты что… нашёл – её?!

– Да нет, – сказал он. – Нет.

А сам подумал: надо же, Лёвка, – в самую точку попал! Почему, почему, когда ругался с врачихой из Баку, а потом тащил её на руках и смывал мерзкую жирную накипь с обезображенного лица, вместе с лоскутами запёкшейся кожи, и смотрел, смотрел на неё, понимая, что никогда уже эти прекрасные брови не будут лететь так надменно над чёрными глазами; и когда мчались по разделительной полосе, он сжимал её руки, мечтая, чтобы она потеряла сознание, лишь бы не страдала! – почему в эти минуты он представлял себе только её, свою Дылду – летящую с обрыва, глотающую речную воду, переломанную, кулём – поперёк Майкиной спины?!

Он знал, он просто знал, что она – жива, вот и всё. Но – как, где, с кем, – и кто держит её руки, когда ей больно? И куда ещё писать, в какое учреждение – в небеса, в преисподнюю, в соседние вселенные?!

И что ж ему делать, в конце концов, с этой своей грёбаной жизнью!

Глава 6 Морёный дуб, красная ртуть и медная пряжка наполеоновского солдата

Жизнь постепенно выправлялась; налаживалась, как в том анекдоте с висельником, приметившим чинарик на грязном полу.

Правда, пришлось перемочь-переплакать, перевыть и перезевать – от постоянного недосыпа – первые месяцы жизни Лёшика. Дитём он оказался трудным, беспокойным и вопливым. Даже нянька-спасительница, Римма Сергеевна, которая «немало этого народца перевидала», называла его смешно, по-старинному: супостатом. А Надежду шатало от стены к стене, тем более что работы по выпуску первых книг она не приостанавливала ни на один день! Вот только в универе пришлось взять на полгода академический.

Марьяша, партнёр и акционер, уж на что деспотичный курильщик, а в её присутствии гасил сигарету. Тревожно смотрел на неё – бледную и смурную, говорил: «А ты – могучая баба, знаешь? Ты – непобедимая русская баба. Тебе надо быть толстой». «Окстись! – отвечала она мрачно, не в силах сдержать зевоты, вот уж поистине – могучей. – Если располнею, пойду и повешусь!»

Книги ещё были в работе у переводчиков, но типографию необходимо было искать уже на ближайшие недели. Надежда раскрыла справочник и села на телефон – уверена была, что уж это проще простого: звони, назначай встречи, торгуйся-улыбайся, вокруг пальца всех обводи. Вот наша бизнес-модель!

Не тут-то было.

Она стала догадываться, что угодила в закрытый и, как многие другие российские затеи в те времена, криминальный бизнес. Да и как иначе: типографские станки в те годы не книжки печатали – они печатали деньги, ибо тиражи были вселенские, размахом на всю страну; книжка в сто тысяч экземпляров считалась скромным проектом. Если же шёл бестселлер, типа «Анжелики» или другой слюнявой туфты, тиражи махали на миллионы.

В те несколько золотых лет прибыли книжного бизнеса затмевали нефтяные.

Тогда уже слепилось несколько крупных издательств, которые первым делом подминали под себя типографии простым и разумным способом: они делали директоров типографий своими партнёрами, отстёгивая немалые бабки за то, чтобы печатный станок всегда был на ходу и под рукой для «родных заказов».

Надежда, наивная девчонка с улицы, продолжала звонить по справочнику и кататься по типографиям. Во многих из них даже до разговора не снисходили. Получив отказы по Москве, она пустилась в экспедиции за её пределами: Можайск, Смоленск, Рыбинск, Ульяновск, Тверь, Ярославль…

Приезжала, сидела под дверью начальника планового отдела часа по два, и после короткой вялой беседы выяснялось, что все мощности забиты на год вперёд. «Приезжайте через год, может, посвободнее будет».

Она совсем отчаялась.