Ангельский рожок

Услышав, что «старички копошатся на своей грядке» и затеяли что-то там своё-барахолистое, она снизошла. Вникла… Просидела с отцом и Стахой полночи над расчётами. Выслушала Благую Весть о революции в курортном лечении в Израиле. Отправила всех в отставку, заявив, что они – из прошлого века, что к делу так не подступают, что – при чём тут медицина?! При чём тут ваши специалисты! Кто узнает о них в десяти километрах от вашей занюханной сараюхи!

Отец кипятился, доказывал, вскакивал и бегал, толстяк, по комнате. Стаха предусмотрительно помалкивал. Он так их всех любил. До слёз!

«Ругатели идут пешком!» – провозгласила Толстопуз.

И взялась за дело со своими друзьями. В считаные дни на пространстве многоязычного, многоярусного и бездонного интернета развернулись таинственные и не всегда явные войска. Засинели, забирюзовели морские пейзажи посреди популярных сериалов, острых политических репортажей и прочего суперновостного контента; засверкала голубыми кристаллами драгоценная соль целебного моря; смуглая гладкая кожа локтей и коленок в самых разных вариантах и ракурсах на разных ресурсах демонстрировала успехи в излечении на длительное время пресловутой ужасной болезни.

В коротких роликах импозантный даже в белом халате, тщательно выбритый, в великолепном галстуке, Лев Григорьевич Квинт, специалист по курортному лечению, возникал посреди самых интересных событий в мире и проникновенным убедительным голосом объяснял ценность уникальной котловины, известной с библейских времён, настоящей природной барокамеры: вода, грязь, сероводород, а главное – фтор и бром, щедро разлитые в воздухе. Не говоря уже о мягком жемчужном солнце, сгореть на котором невозможно, ибо соляные фильтры в воздухе на такой глубине земной атмосферы представляют естественную защиту для вашей кожи.

И началось! Рабочие ещё только завершали последний слой побелки кабинетов, ещё свинчивалась мебель, собиралось медоборудование, а две секретарши уже работали с двойной нагрузкой: принимали звонки, строчили десятки электронных писем, выстраивали расписание приёмов и процедур, связывались с отелями разных уровней – согласно пожеланиям и кошелькам будущих пациентов.

Толстопуз… Да, это была особа уникальная. Позвонила как-то уточнить индекс его почтового адреса.

– Понятия не имею, что за индекс, – сказал Аристарх. – Мне ж никто не пишет, всё по электронке, я даже нетвёрдо помню – где этот самый почтовый ящик находится. А на что тебе?

– Приглашение на свадьбу прислать.

– На чью?

– На свою, Стаха. Чего тупишь!

– Толстопуз… – его будто ударили под дых. Хотя понятно же: девушки иногда выходят замуж.

Вся жизнь здешняя прокатилась-пролетела лентой: их пикники, и как она обстоятельно, юбочкой, заворачивала вниз обёртку от мороженого, и какая у неё была липкая ладошка; и как самой большой проблемой этих поездок было запустить всю троицу в дамский туалет конвейером, с приказом «дружно пописать, иначе дальше не едем!». Он стоял в дверях, подозрительно изучая всех входящих и выходящих дам, и сам – подозрительный, странный, какой-то вечно одичалый.

Как быстро они вырастают…

– Тостопуз ты мой!

– Стаха, – сказала она, вздохнув, – ты видел мою талию?

Он вдруг вспомнил, что однажды отколола эта задрыга. Сколько лет ей было тогда – пятнадцать? шестнадцать?

Его разбудил дверной звонок часов в восемь утра – он только вернулся после тяжёлой ночи, провёл в тюрьме безвылазно двенадцать дней на очередной голодовке заключённых. Постоял сомнамбулой под душем, чуть там же не уснул, кое-как вытерся и рухнул в кровать с полотенцем на плечах.

В дверь звонили отчаянно, истошно, словно искали спасения. Он вскочил, промахиваясь ногой, натянул трусы, накинул банный халат, ринулся к двери…

На пороге торчала Толстопуз – взъерошенная, в домашних тапках, но с чемоданом.

– Что… случилось? – испугался он, запахивая халат. – Откуда ты… что…