Ангельский рожок

Тёмно-синее небо с булавочными уколами звёзд горделиво выгнулось над тёмно-синим шёлком неподвижного моря, в котором плыла небольшая, с лёгкой щербинкой, соляная луна. Каждый вечер он видел это божье чудо, великий театр на донышке мира, а всё не надоедало.

Забыть! Немедленно выкинуть из головы происшествие! Немедленно сесть в машину и ехать, ехать, ехать домой, а завтра ночью – лететь на свидание с Рембрандтом!

Но из комнаты тянулся запах убоины, и кондиционер гнал в спину холод старого ледника в огороде гороховецкого дома, и Аристарх задыхался, пытаясь вдохнуть полной грудью парной вечерний воздух этого жарковатого рая.

Минут через пять он вернулся, внешне спокойный, встал перед Володей, сидящим в кресле.

– Это Пашка Матвеев, – сказал ему. – Просто Пашка Матвеев. Вор, насильник, убийца. Брательник мой – так считалось, хотя никакой кровной связи меж нами нет.

Володя медленно поднял голову, чуть ли не с ужасом уставясь на Аристарха, не произнося ни слова. А тот мысленно застонал, представив, что сейчас, хочешь не хочешь, должен рассказать, описать, вновь прожить то ужасное время потерь и бед; протащить Володю в гороховецкий подвал, куда Пашка сбросил его, полумёртвого, предварительно сорвав с него куртку с деньгами и паспортом… Неужели уже тогда он замыслил что-то, связанное с именем Аристарха Бугрова? Или на всякий случай прихватил документ, надеясь, что брат сдохнет в том подвале? Но ведь он не сдох, и Пашка это знал! – много лет Стах усмехался, представляя себе рожу мерзавца, когда, вернувшись к леднику, тот обнаружил воскресение из мёртвых! Но как же посмел он пустить в ход его паспорт, его имя, – зная, что брат выжил? Впрочем, как там Володя сказал: «он может ВСЁ»? И уж заменить фото в подлинном паспорте, а в своё время поменять его на другой, новый – такая чепуха для владельца самой крупной ЧВК, для человека, «связанного с определёнными кругами в России».

Аристарх говорил, и даже краткий рассказ – а он старался передать события чуть ли не конспективно – оказался настоящей мукой, поистине освежеванием памяти. Ведь он уже сто лет был уверен, что прошлое сгинуло и никогда даже тень гороховецкой истории не мелькнёт на его пути. Может, просто уговорил себя, что на той стороне все поумирали – кто от старости, кто от пьянства; Пашка, думал, просто отстрелян в грандиозной бандитской бойне кошмарных девяностых. Но вот, он жив, жив, и под твоим именем загорает кверху пузом на побережье океана! И посылает наёмников туда, где больше платят, и Володя – его, Сташека, любимый Володя Пу-И – умножает его миллионы, а может и миллиарды, во всю свою профессиональную прыть.

Аристарх говорил не повышая голоса, мягко, даже сострадательно глядя на пожилого сухонького господина, что сидел в кресле напротив, как школьник, держа красивые аристократические руки на худых коленях. Между тем врач внутри него отметил, что надо бы дать Володе ещё таблетку (хорошо, что захватил всю упаковку!), да ещё одну оставить на утро, на всякий пожарный. А там уже доктор Шпринцак…

– Ты хотел посмотреть мои документы, Володя? – спохватился он. – Я вспомнил, при мне водительские права, а там фамилию набирают латиницей.

Он полез в задний карман джинсов, Володя руками замахал:

– Прекрати, Сташек, перестань! Ну, прости ты меня за этот… за эту… за страх этот подлый!

– Просто ты перенервничал. Мне кажется, это всё вместе: длительный стресс, усталость и горе, конечно. Тебе бы какой-нибудь мягкий антидепрессант попить.

– Да, я уже думал… – вяло согласился Володя. – Принимал где-то с месяц после смерти Анны, потом бросил. Для меня это неприемлемо. Не могу быть тряпкой с разжиженными мозгами. Я ведь привык владеть – собой, ситуацией… Я ведь крепкий орешек, мой друг, в нашей профессии нежности маловато. К тому же это непременно просочится, непременно станет известно среди клиентов – для моего дела реклама не из лучших. Человек со слабыми нервами не может заниматься тем, чем занят я.

Он вздохнул и передернул плечами, словно замёрз.

– Мне казалось, я справился, взял себя в руки. Но… вот сейчас: что делать? Я просто в шоке. Как вести себя – с ним? Порядочный человек, каким я себя считаю, должен бы в полицию заявить или… я не знаю – сообщить в министерство внутренних дел? Но ведь он – страшный человек, Сташек. Знаешь, однажды, когда я привез Анну в клинику на сеанс химиотерапии, я в холле увидел там русского парня, одного из тех, кто повсюду сопровождал Бугрова… своего хозяина. Парень был на костылях, с забинтованной головой, и кисть правой руки – в гипсе. Он встретился со мной глазами и тут же сделал вид, что не узнал. Но я окликнул его, спросил – что случилось, бедняга? Он сквозь зубы так: авария, мол. И добавил: «ошибся». Странное в этой ситуации слово, я подумал, он имеет в виду дорожную оплошность… но он повторил с какой-то адской гримасой – и я сразу всё понял. Ошибся! И его наказали… Вот так-то. И что ж теперь мне: делать вид, что ничего не случилось? Продолжать заниматься делами человека, укравшего твоё имя? А как же ты?