Ангелы

      В общем Алогэ рассказывала, как нужно вести себя с девушками, чтобы она…ну, за мужика в доме держала. Больше всего меня поражало то, что профессор говорила о физическом воздействии на любимую. То есть в наше время очень даже поощряется насилие над слабыми, неважно девушка или парень, неважно в каком виде оно будет проявляться. Я не мог уложить эти мысли у себя в голове. Как? Как можно ударить любимую девушку? Ладно, хер с ним, как вообще можно ударить девушку? Как сама женщина могла говорить об этом? Дикий ужас просто не укладывался во мне. Общество современности диктует нам мораль наших поступков, оправдывая насилие и подлость, и оговаривая идеалы, воспитанные многовековым поколением прямоходящих! Та сексапильная женщина у огромной черной доски, с умопомрачительной фигурой, стояла и рассказывала о таких ужасах! Кусок идиота! Как я мог даже подумать о том, что я смог бы ударить Розу, эту хрупкую девушку? Какая чушь! Алогэ, наверное, сама не понимала, о чем говорила. Ее кощунственная речь лилась с такой легкостью – меня тошнило. Меня вообще тошнило от университета, от одного его только вида! От того, о чем там говорили, я просто ходил с ума… естественно, от злости.

Всякий раз, когда Роза спрашивала меня о том, что нам говорили на парах, пока у девчонок была другая пара – я молчал в ответ! Что мне ей было ответить? Знаешь, моя любимая Роза, мне сказали навалять тебе как следует, предварительно нажравшись, обозвать некой тварью, которая попортила всю мою жизнь, запрещая все самые интересные вещи. Звучало бы это так: ««Не бухай!», я сказала «хватит курить!», я сказала извинись»… Ну зачем Розе это надо было знать? Я посчитал, что вовсе не к чему. Я молчал, старательно делая вид, что тот смешной и жалкий предмет совершено не стоит внимания. Он на самом деле не стоил внимания! Никакая чушь не заслуживает внимания!

Роза тоже не рассказывала, что говорили им на парах. Но она и не говорила, что это какой-то ничтожный предмет! Я не слышал несколько ноток раздражения в ее голосе. Я не чувствовал от нее никакого разочарования. Роза только говорила, что эта пара посвящена «женским секретам». А раз это сраный секрет, то он должен был оставаться секретом, то есть мне его знать было не положено.

Женский секрет – звучит, как сморкающийся мужик в носовой платок. Кто-кто, но женщины абсолютно не способны хранить тайну…особенно, которую им не выгодно хранить! Странный секрет университетских женских пар видимо был очень выгодным, раз Роза старательно пыталась отвлечь меня, всякий раз, когда я спрашивал ее об этом. Она начинала как-то по-глупому смеяться, чесать затылок и нести полную чушь, не связанные между собой слова, значащие: «расслабься, чувак! Ничего важного для мужчин там не говорят!». В один прекрасный момент я сказал себе: «Плевать мне на вашу пару, знать ничего не желаю!». Незнание – замечательная вещь. Можно самому придумать всю херню и переживать по этому поводу. Но кому какое дело? Кто чего знал…а у каждого свое знание. Я ни разу не встречал людей, знающих одинаково один секрет…

Профессора же в университете продолжали настаивать на необходимости получения идиотского образования. На каждой паре, на каждой перемене, в столовой, в спортзале, в коридорах…везде, они, словно низкие и подлые горгульи, появлялись и заявляли о святости диплома и о голове, забитой знаниями, как помойка отходами. А я, с каждой минутой своей жизни в заведении, сходил с ума от «обязательства». Зачем надо было так стремиться к диплому? Ведь порой образование только мешает и рушит гениальные планы, мысли и идеи. Я могу представить, как хреново живется музыкантам с профессиональным образованием. Ведь образование загоняет человека в жуткие рамки, говоря, что правильно, а чего быть никак не должно!

Композитор не может написать ни одной лишний ноты, если это запрещают правила музыки, ни один филолог не скажет предложение на другом языке так, как бы хотелось ему, если этого не позволяют правила. По поводу правил, мы с Трокосто не раз спорили. Стоит ли говорить, что наш куратор был в действительности помешан и одержим всякого рода правилами? Он пытался доказать мне, что правила сохраняют и поддерживают воспитание человека. Я же считал, что правила только разрушают жизни человечества, загоняют таланты в бетонные рамки. Потом этот талантливый мудак будет биться головой об эти стены, желая порушить их. Да вот только хер чего у него выйдет! Воспитание человечества? Херня! Всем было, есть и будет плевать на эти правила.

Мы – болезнь нашего образования. Тебе никогда не позволят сказать то, что ты хочешь! Человек, забитый правилами никогда не осмелится сделать что-то против.

Мы больны образованием. Трокосто всегда мило улыбался, когда я высказывал ему свою точку зрения. Вообще, в какой-то момент я понял, что Трокосто был очень даже не плохим мужиком и почти превосходным куратором.