Ангелы: Анабазис

Михаил встряхнул головой.

Лиловое платье, сирень, окно в сизых разводах, чёрная куртка, остановка, котёнок, книги…

И открыл глаза.

Давящим на плечи ремнём оказались крепкие руки сдерживающих тэра.

Водителем, настойчиво уговаривающим вернуться, — Стоян.

Девушкой в чёрном — Стратим.

Наташей… Наташей оказалась стерва в белом. Сияющая светом дева.

— Рарог, — нахмурился Стоян, проследив за его взглядом. — Королева Гнезда. Дева-лебедь.

Всего мгновение Михаил соображал. А потом окунулся с головой в жар бешенства. Его напоили иллюзией! Напитали, словно окунули в дерьмо. Взяли его сущность, взболтанную прошедшими событиями, рассмотрели на свет и нашли звезду, ведшую его всё это время. И, скопировав неловко, даже не тратясь на должную огранку, выставили перед ним подделку, поманили ею, словно собачку косточкой!

Михаил зарычал, оправдывая прозвище, и стряхнул с плеч удерживающих людей. Может, стряхнул, может, Стоян успел дать знак оставить в покое. Главное — освободился. И пошёл. Сквозь строй, раздвигая защищающие спины людей, туда — к чёрному монолиту трона. К белой деве, стоящей с усмешкой победителя.

— Ты! Тварь! Даже последняя гадина на земле не бросит своих детей на смерть ради мужика! Хочешь родить новых? Почему бы тебе не научиться беречь старых? Почему бы не начать разговаривать на равных, чтобы получить что-то? И не попробовать завоевать любовь и тогда уж рожать деток? Дура ты круглая! Смотри!

Наработанным движением вытянул из ножен свой боевой нож. Верный нож от гарды до острия оскалился недоброй усмешкой лезвия. Думать о том, почему клинок цел, времени не оставалось. Вскинул и, уверенно взяв двумя руками, направил в грудь. Остриё встало чётко, словно само нацелившись меж рёбер.

— Меня ты не получишь! Ни живым, ни мёртвым! За Юрку! За ребят! Ну!

Внутренний жар опалил лёгкие, засвербело в носу, полилось кровью.

Он был. Он был многим и не был ничем. И только после полного осознания этого, он теперь видел и слышал сам, как тихо потрескивает под сердцем зрелый жёлудь, раскрываясь по трещине, словно крылышки майского жука. Как шевелиться, когда раскрывается тонкий мятый, липкий от влаги рождения стебелёк. Как тянется вверх, трогая испуганно стучащее сердце, словно проверяя его ладошкой листа на прочность.

— Остановись!

Две тощие фигуры, обмотанные чёрными тряпицами, поднялись к трону. Рарог побелела, отступая и закрываясь руками. Горгонии просто встали перед Королевой, загородив её телами. Голоса воспитательниц лились синхронно и неслись со всех сторон. Они протягивали звуки, делая слово похожим на капающий с ложки тяжёлый мёд — тягучим, плавным, но весомым.

— Чего ты хочешь, Отец?

Михаил задержал нож, чувствуя вгрызшуюся меж рёбер боль от проникшего в мышцы острия. Дышать становилось всё сложнее — внутри пылал жар и маленький листик тыкался в сердце, пытаясь пробиться наверх.

— Честности! — рявкнул он.

Сзади подтянулись тэра. Стоян с одной стороны и Елисей с другой показались двумя большими крыльями за спиной. Взмахни — взлетишь. Уверенность в себе, в людях, в правде, которую защищаешь, пьянила новыми возможностями и новой жизнью, в которой не оставалось места для сомнений и оглядки на суждение тех, кто сам из раза в раз смотрит на тебя с надеждой.

— Всё честно, — ответили горгонии в унисон. Большая капля янтарного мёда утекла с ложки и мягко ударилась о фарфоровую тарелку.

— Всё? — Медведев засмеялся, — Тогда почему меня не устраивает ваша честность? А вас не устраивает мой выбор?

Горгонии замерли, синхронизируя мысли.

Михаил почувствовал, что воздуха не хватает. Угрожающее острие ходило ходуном, задевая края раны, но давило не оно, а жар, рвущийся изнутри. Пожар охватывал грудную клетку, пульсируя и расширяясь. Он уже вытягивал горячие щупальца в плечи и живот, словно языком лизал тело.

— Честность Гнезда творится ради чести и блага Королевы, — наконец, отозвались горгонии. Заговорили тягуче и медленно, все, как одна: — Ты — мужчина. Не рожаешь. Участвуешь. Можно пренебречь.

— Пренебречь? — Михаил тяжело рассмеялся, задыхаясь, закашлялся. Руки задрожали, углубляя рану. С трудом поборов кашель и отогнав на время жар из-под грудины, утвердил клинок. Со лба потекли капли пота, но вытереть их не предоставлялось возможности. — Что ж! Попробуйте игнорировать отсутствие Отца! Попробуйте игнорировать его нежелание!

Горгонии молчаливо замерли, обдумывая его слова.

Затолкав боль глубже, огляделся. Стратим стояла, выпрямившись до ощущения натянутой нити судьбы. Гордая, сильная, смотрящая на стерв с превосходством победительницы и со слезами на глазах. Обычными, прозрачными и тихими. Такими, которые текут, не вызывая плача, сами, но остановить которые невозможно. Слёзы сильных. Улыбнулся ей, ободрил. Стратим выразительно зажмурила глаза — поняла.

— Гнездо ради будущего. Гнезду нужно продолжение. Мать — высшее творение рода. И у стерв. И у людей. У людей мужчина — помощник. Работник. Добытчик. Защитник. Собеседник. У стерв — нет. Гнездо самодостаточно. Есть работники. Есть добытчики. Есть воины. Есть собеседники. Мужчина для стервы — семя.