Ангелы и пионеры

Отличный лес с оврагами и ручьями и лесная речка – это если взять правее, а если левее – выйдешь в огромное поле. Поросшая подорожником колея с глубокими лужами, полными головастиков, приведет в другую, дальнюю березовую рощу, где лисички и земляника. Не хочешь пешком идти в лес, катайся на велике: тогда из калитки налево, на первом перекрестке снова налево – там липовый парк, аллеи, на высокой клумбе пьедестал без памятника. Говорят, раньше там стоял памятник Сталину, а потом его выбросили в речку возле плотины на Троицкой фабрике. Катаешься на велике по щербатому, со множеством трещин, асфальту, мимо маленьких деревянных дач соседнего поселка, забираешься в узкие аллейки на задворках парка, ветки шиповника и акаций трогают тебя за плечи… Показывается забор пионерского лагеря, по другую сторону забора всегда кто-то стоит, жадно и грустно смотрит. Бедные, несчастные пионеры: летом в лагере, ходят строем или парами, всё по горну, по команде.

А я на воле! Я вообще никогда не была в пионерском лагере. Каждые каникулы я здесь, где все знакомо. Ура, лето!

Автобус от метро «Калужская». Дребезжащий, оранжевый, хлипкий, даже еще не «Икарус», а какой-то отечественной неуклюжей породы, «советское – значит отличное», долго-долго выбирается за Кольцевую, где нет фонарей и асфальт в ухабах, едет, часто останавливаясь, переезжает через мост в деревне, и вот наша остановка – «Школа». Выпрыгиваешь из автобуса, и пахнет совсем по-другому: свежескошенной травой, костром, снегом, талой водой, осенними листьями… Июль, апрель, ноябрь, март, сентябрь? Пахнет, что Москва и учеба далеко, а впереди выходные, каникулы, вольница, кайф, дачная жизнь…

Велосипед, бадминтон, лодочная станция…

На даче я дружила с речкой. Речка у нас маленькая, совсем не знаменитая, и почти никто не знает, как ее зовут. У нее крупный рыжий песок и продолговатые ракушки. Когда мне становилось грустно или мама долго не приезжала, я приходила к речке и знала, что она меня понимает, жалеет и всегда на моей стороне. И я тоже ее жалела. Например, за то, что в нее сбросили ненужный памятник. Она же все-таки не помойка. И она ничего, промолчала, стерпела, течет себе дальше.

С разными девочками я тоже дружила. Но они никогда мне не верили. Что папа – это мой папа, а не дедушка, что волосы у меня на самом деле такого цвета, что у меня вообще нет ни дедушек, ни бабушек и на даче я живу с чужими тетьками вроде нянек.

Девчонки не верили мне. Поэтому я больше дружила с мальчишками.

У меня был дачный друг Костик. Ну, это теперь я могу его назвать другом, ведь столько лет прошло. А тогда, в детстве, мы были страшными врагами, все время ругались, ссорились, обзывались и даже дрались иногда.

Мой лучший дачный враг – Костик, вот как можно сказать.

Из-за него я то и дело попадала в какие-то истории. Например, вот в такую.

Иду однажды из лесу, землянику для мамы собираю, смотрю – на поваленном дереве Костик сидит улыбается.

– Привет! За земляникой ходила? Молодец. Как живешь вообще? Горло не болит?

Не дразнится и не обзывается… Вот чудеса!

– Нет, горло не болит.

– Тогда пошли.

Выходим к самому краю леса. Сюда, к краю леса, примыкает дача певицы Людмилы Зыкиной – огромный дом за высоким забором. Поближе к забору, но стараясь прятаться за деревьями, стоят мальчишки.

– Три-четыре! – командует Костик, и мальчишки орут.

– Зыкина – дура!

Тишина, хихикают. Смешно-то как… Здорово Костик придумал!

– Давай тоже ори, раз горло не болит, – велит Костик. – Или боишься?

– Зыкина – дура! – с восторгом громче всех ору я.

Как здорово, как весело с большими мальчишками, они не пристают с вопросами, почему у меня такие волосы и ресницы, не думают, что я вру про то, что у меня нет бабушек, не спрашивают, сильно ли я плакала, когда умер мой папа. Они вообще мною не интересуются, даже издеваться надо мной сейчас не хотят.

– Зыкина – дура!

Какое счастье…

Из-за угла не спеша выходит коренастый дядька в кепочке, по виду сторож или водитель, а может, муж певицы, и спокойно всех «опрашивает», кто с какой дачи. И отпускает.

Никто даже не успел ни испугаться, ни смыться.

…Зоя Константиновна, мама Костика, собрала провинившихся на веранде своей дачи. Участок у них неровный, и дом стоит так хитро, что входишь на первый этаж, проходишь в другую комнату и оказываешься уже на каком-то полувтором этаже. Следующая комната – и ты уже на настоящем втором.

Хитрая дача.

Зоя Константиновна смотрит на нас выпученными от возмущения глазами. Они у нее всегда такие, как будто она все время негодует. Называется «базед».

А я смотрю на настоящий темно-желтый человеческий череп, красующийся у них на старом, с цветными стеклышками буфете.

– Людмила Зыкина – великая артистка, – гневно говорит мама Костика. – Она представляет нашу страну во всем мире. Спросите у кого угодно, в любой стране, кто такая Людмила Зыкина, каждый ответит. Ее все знают! Она как Юрий Гагарин. Для всех советских людей она является достоянием, нашей святыней, как вечный огонь. А вы… А вы… Здесь, в такой прекрасной стране, где все во имя детей!..